Сейф

Линь Стас

Второй примечательный факт. В подъезде больше не пахло кошачьей мочой, как пять лет назад. А ведь тогда, не закрыв ладонью нос, в подъезд просто невозможно было войти. Этаже на третьем запах вроде бы уже рассеивался, но с подвала, вход в который начинался сразу за подъездными дверьми справа, несло так, что аж глаза слезились. И наглые кошки норовили выбежать через решётчатую дверь из подвала, как только ты заходил в подъезд, чуть не сбив тебя с ног. А теперь ни зверей, ни запаха их выделений. Что случилось? Для кошек построили отдельное общежитие? Мало того, что они выбегали из подъезда у тебя под ногами, так ещё и ждали у входной двери человека, который откроет им, хоть и имели возможность попасть в

свой любимый подвал через продухи. Но нет, им надо было именно через дверь. Какие важные животные. И ты должен был ещё и поработать швейцаром для кошаков. Где же вы теперь, наглые создания? Вас разобрали по домам?

Я пошёл дальше, поднимался по первой лестнице. Стены подъезда выровнены шпаклёвкой до идеального состояния и выкрашены в приятный светло-зелёный цвет до панели, а дальше, выше на метр – побелка. Красота! От дверей первого этажа и выше художники даже попытались расписать стену. На настенной картине красовались берёзки, стоящие на пестрящей красками осени траве. Как мило. Но потом художник, как видно, поленился, и дальше расписывать весь подъезд не стал.

Три квартиры на площадке, моя на четвёртом этаже прямо. Я услышал шебуршание за новой железной дверью справа на первом этаже и решил побыстрее проскочить с одной лестницы на другую, чтобы не мешать выходящим из квартиры людям. Я успел. Дверь отворилась в сторону счётчиков электричества, из неё выскочила девочка, на вид лет шести, в синем летнем платьице и зелёной кепке с козырьком, повернутым назад.

– Здласьте! – громко крикнула девочка.

– Привет, – слегка смутившись, ответил я.

Следом за ней вышла её мама. Беременная мама, по виду живота на четвёртом или пятом месяце. Примерно. Я в этом не особо разбираюсь.

– Доча, ну кто так здоровается? Как я тебя учила? – сходу сказала она.

– З-д-лавс-т-вуйте! – следом прерывисто выдавила из себя девочка.

– Вот! Другое дело! – одобрила мама.

– Привет, привет, – снова ответил я.

Хотя, на самом деле, лучше не стало. Картавость её дочки ну уж сильно выделялась. Не заметить невозможно.

– День добрый! – соблюдая правила этикета, я поздоровался и с ней. Беременная мама в ответ мне мило улыбнулась и сразу же переключилась на дочку:

– Илона, ты точно всё взяла? Проверь ещё раз! – она строго посмотрела на девочку.

– Да, мама! Тысячу лаз пловелила! – утвердительно ответила та.

На спине малышки красовался розовый рюкзачок, но снимать его и проверять там свои вещи она не собиралась. Девочка была полностью уверена в том, что захватила всё необходимое на неизвестное мне мероприятие.

– Шапочку? Очки? – не верила мама. Отлично. Теперь всё ясно. Судя по атрибутике, собрались они в аквапарк или бассейн.

Маску, ласты – пошутил я про себя.

– Мам! – посмотрела на неё девочка сурово.

– Поняла. Тогда поехали! – Мама деловито захлопнула дверь и закрыла замок на два оборота. Милое семейство скрылось из виду. На первый взгляд мне они показались приятными. Светлыми. Червоточинку в людях я замечал моментально, и тут её не было. Но вот… Илона? Надо же. Эта мода на заковыристые имена для детей продолжает захватывать умы молодых родителей. Куда пропали наши Маши, Светы, Гали? Хотя, не скрою, «Илона» звучит очень даже красиво. И этой девочке, судя по её виду уже сейчас, а она очень была похожа на маленькую модель, сошедшую с обложек глянцевых журналов, имя очень даже идёт. Ничего, её мама скоро родит ещё кого-нибудь. И если это опять окажется девчонка, тут родители извернутся по полной. Подумал я далее. Будет какой-нибудь Беатрисой, не меньше.

Но меня смутило другое. Почему мать так демонстративно не замечает картавость дочки? Не делает ей замечаний, не исправляет. Будто ничего ужасного не происходит! Если ей лет шесть, то

пора бы уже бить тревогу, вести к логопеду и… в общем, принимать хоть какие-то меры. А то ведь так и протащит Илона свою проблему через всю жизнь, не исправь её сейчас. Когда ещё есть возможность сделать это легко. Но родители зачастую такие… странные. Я удивлялся и раньше, как они могут не замечать излишнюю вредность своих детей, наглость, невоспитанность, даже жестокость, делая вид, что нет в этом ничего страшного. Это же дети, им можно всё! Но всё ли им на самом деле можно? А если её дочка однажды придёт с улицы вся в грязи, держа в руках отрубленную голову соседского пса, с которой на коридорный линолеум будет такими смачными шлепками капать кровь, что скажет мать? Тоже не обратит внимания?

Нет… Я тут же сам для себя придумал забавный ответ на этот вопрос, что не мог не усмехнуться:

Дочь: Мам, пап, знакомьтесь, это Бобик! Теперь он будет жить с нами!

Мама: Хорошо, дочка! Поставь на полку рядом с Тузиком!

Я легко посмеялся над своей же шуткой и поднялся выше. А-ля, семейка Адамс! Благо, мама и дочь уже вышли из подъезда и меня не видели, а то приняли бы за идиота.

Вторая лестница преодолена и… Вот оно! Честно, я ждал, что подъезд удивит меня… эм… в подобном ключе раньше, но нет, это произошло только сейчас. И… этим он меня не разочаровал. Театр абсурда во всей красе! Наконец-то!

На площадке между первым и вторым этажом я увидел почтовые ящики. Пока ничего удивительного, но! В доме пятнадцать квартир. Пять этажей, по три квартиры на каждой площадке. Ящики располагались так: три в ряду и по пять в столбце. Так вот. Старые, ещё советские ящики, с почти полностью оторванными какими-то отморозками дверками были прикреплены к стене спереди – обратной стороне фасада дома, а другие, уже новые ящики, из более тонкого металла, привинчены к стене справа. Потрясающе! При ремонте подъезда мастера что, не заметили старых почтовых ящиков и, не демонтировав их, прицепили новые? Благо, в новых хотя бы все дверки были целы.

Приблизившись впритык, я осмотрел старые ящики. Я помнил их ещё пять лет назад, до ремонта подъезда. Тогда на стене висели только они. Сейчас их закрасили той же светло-зелёной краской под тон стен, только в несколько слоёв. Будто выливали на каждый отдельный ящик по банке. Интересно, они думали, что если интенсивней красить, эти ящики вдруг однажды исчезнут или сольются со стеной? Номера квартир на них раньше стояли на дверках, а после, в связи с исчезновением оных, номера перерисовали, и они красовались уже на боковой стенке на уровне каждого ящика. И сейчас после ремонта их снова нарисовали там же синим маркером на новой краске. Пять лет назад здесь были целы ещё дверки три. Теперь осталась одна – дверка почтового ящика моей квартиры. Неужто гопники так уважали жильца, у которого я купил маме квартиру, что не сломали ящик только ему? Он был преступным авторитетом? Или это моя мама была преступным авторитетом, а я об этом не знал? Загадка на загадке. Но, тем не менее, мой ящик был оставлен в покое и ещё закрывался.

Хоть старыми ящиками уже не нужно было пользоваться, в некоторых из них всё ещё торчали одинокие газеты. Зато новые ящики были забиты почтой, рекламой и корреспонденцией под завязку. Ладно, забудем пока этот абсурдный натюрморт. Думаю, новые жители подъезда, недавно сюда переехавшие, уже замучали старых жителей вопросами про эти ящики, но я всё равно намеревался кого-нибудь о них спросить. Уж, больно интересно. Не сбавляя темп, и поднимаясь уже по третьей лестнице, я ещё раз обернулся на старые ящики, и увидел на ближайшей теперь ко мне стенке глубокие вмятины. Хм. Следы насильственных действий. Подумал я. От лома или молотка. Похоже, их всё же пытались выломать или сбить. Но не смогли. Почему?