Сейф
Шрифт:
И вот спустя пять лет небеса забрали у меня и маму тоже. Ни с того, ни с сего инсульт. Он, как известно, поражает некоторые части мозга, в том числе, отвечающие за речь. Больные путают и коверкают слова, несут всякий бред. В медицине это называется афазия. Я должен был отчаяться, смотря на маму в таком состоянии. Я ведь каждый день навещал её в больнице, надеялся на лучшее, подсознательно понимая, что лучшее может не произойти. Постоянно с ней разговаривал, так советовали врачи. Но при этом не чувствовал ничего. Я не проронил ни слезинки: ни на похоронах матери, которые сам же и организовывал, ни тогда, на похоронах отца. Почему? Потому что чувства сострадания во мне давно умерли. Их больше нет. Как нет и меня. Когда я сломал жизнь любимому
Потому что не для кого мне было теперь жить. Я просто плыл по течению.
И да, меня зовут Владимир Аникеев. Мне двадцать девять лет, одиннадцать из которых я мёртв.
И теперь я приехал сюда, захотелось опять убежать, снова покинуть Королёв, благо, клиенты на квартиру быстро нашлись. Королёв ближе к Москве, цены на съём значительно выше, но и желающих было хоть отбавляй. Может, даже этих денег мне на прожитьё хватит, посмотрим. Нужно только убраться тут… у мамы. Выбросить лишнюю мебель, да компьютер перевезти, чтобы опять исчезнуть в играх.
Только вот судьба – женщина непредсказуемая. Хотя… правильнее сказать – Вселенная. Подцепил у Маши и теперь всегда вставляю этот термин в разговор вместо «судьбы», «Бога», «высшего разума», и прочих, как мне казалось, равнозначных философских определений. В любом случае, нам не угадать её планы. Откуда я мог знать, что Вселенная приготовила для меня перерождение через очищение. Через страдания выход к свету.
Скоро я должен буду не просто ожить, а буквально воскреснуть для новой жизни. Но только вот плата у Вселенной за это окажется слишком жестокой. Чтобы переродиться, чтобы получить право начать жизнь с чистого листа и обрести её смысл, нам нужно, как некогда Христос, сначала спуститься в Ад. Мне придётся прыгнуть на самое дно Преисподней, а потом медленно взбираться наверх. Через Чистилище на Знамёнщикова 18. Я испытаю здесь такую боль и отчаяние, которую не знал ранее. Оказывается, то, что я уже пережил, было далеко не самым страшным кошмаром. Но только так можно заслужить воскрешение. За что я его заслужу, я не пойму никогда. Но это произойдёт.
Я зашёл на кухню. К счастью, тут мебели было значительно меньше. Стоял, смотрел в окно на вечернее небо и даже не подозревал о том, что меня ждёт. Игра уже запущена. Испытания начались, но моя история ещё нет. Ещё чуть-чуть. Я сообщу, когда она начнётся официально. Ведь скоро я сам об этом узнаю. Очень скоро.
Глава 6
В следующие два дня я был занят преображением материной квартиры. Пять лет назад я делал у неё ремонт. Жил тут пару недель, трудился, пока квартира не стала пригодной для обитания. Тогда же познакомился с Людмилой, только вот эту прелесть – девушку-идеал слева по соседству – я ни разу не застал. Может, училась… или находилась в отъезде, кто её знает? Да и было ей тогда… Тут я сообразил. Боже, она, наверное, была ещё школьницей. Что же, не стоит тогда об этом думать.
Новые обойки до сих пор не истрепались и не покрылись чёрными подтёками, мама к ним, я смотрю, очень бережно относилась. Как и к плиткам в ванной и новой сантехнике. Как и к прочному линолеуму по всей площади квартиры, который тоже не истёрся. Правда, пластиковые окна оказались слегка заляпаны жиром с рук, но это мелочи. Отец тогда, ясное дело, нам не помогал, но я со всем прекрасно справился и сам. Только вот мебель, и ту, которая осталась маме после развода, и ту, которую бросили в спешке предыдущие жильцы, мама выбрасывать не разрешила. И накопила ещё. Пора избавляться.
Когда умер отец, я первым делом избавился от шестидесяти процентов мебели в нашей двушке. Не знаю, почему я захотел так сделать.
Мебель у отца оставалась тогда новая, не чета маминой. А я даже простился не только с кроватью, на которой умер отец, но и со своей, перелёг на пол – на матрац.
Как то ни странно, такая полупустая обстановка понравилась моим квартиросъёмщикам, и они заплатили мне за полгода вперёд, лишь бы поскорее въехать. У меня была всего пара дней, чтобы перебраться в Дмитров.
Когда я разгружал квартиру отца, то заказал службу, которая скупает подержанную мебель. Им не только не надо было платить, это они заплатили мне за то, что сами спустили с седьмого этажа девятиэтажки ненужную мне мебель и вывезли в неизвестном направлении. Помню, тогда во мне проснулось странное чувство. Когда два стеллажа, журнальный столик, трюмо, пара тумбочек под телевизор, разобранные кровати и две этажерки уже покоились в кузове маленького грузовичка, во мне вдруг что-то ёкнуло. Мебель стояла там как живая, а я видел её с кухонного окна. Она смотрела на меня грустными глазами и будто спрашивала:
– Хозяин, зачем ты избавляешься от нас? Что мы тебе плохого сделали? Мы тебе плохо служили?
И в момент погрузки, и когда грузовичок уже отъехал, я стоял и смотрел. И чуть не плакал. Я не проронил ни слезинки на похоронах обоих родителей, а мебель тогда вдруг пожалел. К счастью, мамину мебель я знаю не так хорошо, как отцовскую, поэтому избавиться от неё сейчас не составит труда. Проснулся я сегодня в восемь утра. Пора.
Первым делом я собрал все мамины вещи, почти не глядя. Одежду из комодов и шкафа, косметику с трюмо сметал в мешки. Потом погрузил всё в свой автомобиль, насколько смог уместить в багажник и на заднее сиденье, отвёз за город и сжёг на пустыре. Не попавшись при этом полиции.
В остаток дня занимался разборкой мебели. Продавать или куда-то её сдавать я не видел смысла, только разобрать и выбросить. Благо было чем, набор инструментов, который не был нужен отцу, я тогда отвёз маме на хранение. И сейчас то, что не откручивалось, я выбивал молотком или рубил топором. Оставив только самое необходимое, стол, пару стульев, кресло, шкаф для одежды и вешалку в прихожей, я избавился от остального. К вечеру в коридоре собралось приличное количество досок, сложенных друг к другу у стены. Я даже потаскал часть этого добра на помойку, но скоро выдохся и отложил на завтра.
Почему мне всё время казалось, что уборка дело простое. Да нет. Один этап ворует у тебя целый день.
На утро, когда расхламление было окончено, и оставшиеся доски загромоздили помойку, я обнаружил в маминой единственной комнате… балкон! Серьёзно. Выход на него был так заставлен мебелью, что я эти два дня даже не подходил к окну. Балкон не застеклён, решётка-ограда тонкая, издалека комнаты не заметишь. Вот чудеса!
Но хоть будет теперь где постоять погрустить.
Ещё у мамы почти не было ничего такого… памятного, личного, интимного. Ни фотографий на стенах, ни семейных альбомов. Ни милых, хранящих каждая свою собственную историю, безделушек. Зачем нужен семейный альбом, если нет семьи? Единственное, что осталось от неё, когда комната была почти полностью опустошена, это закатки. Просто море банок. Часть на балконе, другая пряталась в тумбочках и шкафчиках. Помимо солений, ещё и варенье. Ягоду, помню, она не только скупала на рынке, но и заказывала у лесников, которые привозили ей её чуть ни к самому дому. Платила за это прилично, точнее, платил я, но что поделать. Разбирая мебель, я находил заготовки везде. Даже там, где их по всей логике не должно было быть. Лопнувшие и протухшие выбрасывал. Целые оставлял. Теперь вдоль стены единственной комнаты в три ровных ряда стояли банки. Я столько не съем. Зарёкся в ближайшие дни раздать соседям.