Шрифт:
Глава первая
Наш брак с Артемом, по-видимому, подошел к концу. Любовная лодка разбилась о быт, как сказал когда-то Маяковский... Хотя с какой стороны посмотреть. С бытом у нас вроде все обстоит хорошо. Если доверять словарю, то быт – это жизненный уклад, повседневная жизнь. Иными словами, материальная сторона жизни. А еще проще: квартира, машина, семейный бюджет. Квартиру мы купили, машину тоже. Деньги благодаря заработкам Артема в доме есть. Тогда обо что же разбилась эта самая лодка?!
Нет, нужно обратиться к народному фольклору. Например,
Пословицы, поговорки – это не для нас. В них все основательно, мудро, кирпичи в здании жизни. Наше здание обветшало, трещит и клонится.
Нужно нечто посовременнее. Вроде от любви до ненависти один шаг. Уже ближе к действительности. Любовь, зачем ты мучаешь меня?.. Нет, это совсем из другой оперы. Моя опера – быть или не быть. Только вот не пойму, чего это меня с утра пораньше потянуло на красивости?
О ненависти пока разговора нет, чего уж там! Как ни пытаюсь я себя разозлить, завести, настроить против мужа – ничего не выходит. То есть злость выходит, но чтобы взять и отказаться от Артема навсегда... Почему-то эта мысль никак не желает поселиться в моей голове. Все ей сопротивляется. А особенно моя память...
Она не просто сопротивляется, она восстает против подобных мыслей! Она усиленно подсовывает мне картинки прошлой счастливой жизни, на полях которых стоит жирный вопрос после слов: неужели ничего нельзя исправить?!
Если мы разойдемся с Артемом, моя мама обрадуется. Наконец-то сбудется ее мечта: нелюбимый зять навсегда уйдет в туманную даль, откуда нет возврата. Не в том смысле, что умрет. А например, женится на какой-нибудь другой женщине. Или уедет из нашего города. Да мало ли...
Вообще-то это только мои размышления. Еще не сказано последнее слово, но как раз в сей момент оно и готовится. Мною. Речь на момент пробуждения моего пока еще мужа.
Я отодвинулась на самый край нашего двуспального супружеского ложа, а на другой его половине тяжелым похмельным сном спит мой муж Артем Решетняк.
Сегодня он пришел под утро и теперь храпит на весь дом, а я за всю ночь так и не смогла уснуть. Теперь вот лежу, веха за вехой перебираю свой семейный путь. В какой-то момент мы заплутались в дебрях непонимания и сопутствующего ему ослиного упрямства, нас обуяла какая-то совершенно идиотская гордость – никто не хотел первым начинать выяснение отношений. И каждый думал со злостью: «Может, ты не хочешь со мной жить? Ну и не надо!»
Дождалась! На языке прямо крутится: а ведь мама меня предупреждала! Так поздно – или, как говорят в анекдотах, так рано – Артем еще не возвращался. Но и моему терпению, кажется, пришел конец. Я сурово поджала губы и, наверное, в этот момент стала похожа на свою мать, потому что, увидя мое лицо таким, Артем обычно говорил:
– Понеслась душа в рай – вылитая Галина Аркадьевна!
Для меня его слова оскорбительны. Не потому, что я не люблю свою родительницу, а потому, что вовсе не жажду быть похожей на нее. Слишком
Наверное, у женщин – руководительниц производства – это профессиональное. Она всегда лучше других знает, что каждому человеку надо. И борется за это даже вопреки желанию того, кого хотела своей борьбой осчастливить.
А единственная дочь, по ее мнению, жила вовсе не так, как надо. Как для нее, для дочери, было бы лучше. Потому что дурочка. Доверчивая. Наивная. Мать была бы согласна даже узнать, что у меня есть любовник, но то, что я с овечьей покорностью, как ей кажется, несу по жизни свой семейный крест, не пытаясь ничего изменить, говорило о многом... Прежде всего о том, что я нуждаюсь в помощи опытного человека. А значит, и должна эту помощь получить.
Главное, что маму возмущало, раздражало и никогда не могло примирить с моим мужем, – это отсутствие у него высшего образования. Артем – шофер. Простой шофер, как любила подчеркивать моя Галина Аркадьевна. Притом, что дочь, то есть я, окончила университет и теперь работала редактором отдела художественной прозы в солидном издательстве!
– Что может быть общего между вами? – всегда заводила она одну и ту же песню. – Решетняк никогда не поймет и не оценит, что за женщина живет рядом с ним! Как вы общаетесь? О чем говорите? О том, какое масло лучше подходит для его машины? Или почем нынче колеса для «КамАЗа»?
Отец робко пытался вступиться за Артема:
– Докаркаешься, разойдутся они!
Он, несмотря ни на что, продолжал идеализировать свою жену в полной уверенности, что на самом деле мать вовсе не желала, чтобы наша семья распалась, а просто ворчала по привычке и мне всего лишь не надо обращать на это внимание. Что на самом деле она всем желала добра. Самое лучшее поэтому – делать вид, что ее слушаешь, но поступать по-своему. Так, как всю жизнь поступал он.
Именно глядя на отца, я впервые подумала о том, что мужчина порой любит женщину не за ее подлинные качества, а за тот идеализированный образ, который он сам себе и рисует.
– Ну и пусть расходятся! – говорила мать вполне серьезно. – За Белочкой вон Юрий Сергеевич ухаживает! Недавно он разошелся с женой. Избаловаться еще не успел...
– Ты же говорила, что хороших мужей жены не бросают! – ехидно напоминал отец; очевидно, ему все же иной раз хотелось вырваться из-под материной жесткой руки, настоять на своем мнении, показать себя главой семьи, наконец, но ничего у него не получалось. Только и оставалось ему, что вот так, между прочим, ее поддевать...
Мать растерялась, но только на мгновение.
– Юрочка – мы ведь знаем его с детства – женился на женщине порочной, с дурными наклонностями. Немудрено, наша Белочка вышла замуж почти сразу после школы. Торопилась. Боялась в девках засидеться! Что ему оставалось? Схватил первую попавшуюся. С горя. Промаялся, сколько смог, да и ушел...
Мое имя Белла. С двумя «л», в отличие от лермонтовской Белы. Белла Дольская звалась я в школе. Что звучало, конечно, эффектнее, чем Белла Решетняк.
– Мама, – спрашивала я, – ну почему ты меня так назвала?