Сезон летающих деревьев
Шрифт:
И она принялась орудовать скрепкой, пока Инто держал её на руках.
— Мне это совсем не нравится, — вздохнула Фэйми. — Как-то нехорошо врываться непрошенными гостями.
— Выживать вообще неприятно, — заметил Лури.
— Мы же артисты. Артисты должны быть наглыми и изобретательными, — наставительно сказал Аргус. — Иначе они не найдут себе зрителей и даже копейку не получат за свой труд.
Фэйми пожала плечами и потёрла нос, но спорить не стала.
— Если собрать тут все садовые скульптуры — наберётся целый отряд, — заметил Лури,
— Наверное, я слишком поздно вышел в свет, чтобы понимать нынешнее искусство, — Аргус поморщился. — Сейчас в моде криворотые, косоглазые и бесформенные страшилища?
Изваяния и вправду были жуткими. Большинство изображало людей, но искажённых, асимметричных и попросту уродливых. Особенно страдали лица. Казалось, кто-то снял с натурщиков восковые маски, а потом оплавил их свечой. Веки сползли вниз, а щёки и губы обвисли.
— Кто поймёт эту моду! Может, скульптор хотел показать уродливость, скрытую за внешностью? — задумался Лури.
— Даже если так, я бы не хотел любоваться на подобное в собственном саду. Здешние владельцы уже вызывают у меня неприятные ощущения.
— У меня мурашки по коже, — шепнула Фэйми. — Я думала, что после Тишины ничего страшнее не увижу. Неужели кому-то может такое нравиться? Это какими же ужасными должны быть сами хозяева!
— О, не обязательно всё так плохо, — возразил Лури. — Тут есть куча вариантов. Например, дитятко этих богачей решило заняться искусством, имея при этом руки, растущие из понятия «как попало». Вот, чтобы его не огорчать и не пресекать творческие позывы, родители и выставляют творения чада в своём дворе.
За тенистыми аллеями и кружевом подвижных теней вскоре стал виден дом. Это было совершенно удивительное здание. Обыкновенное и даже скучное в своей прямоугольной простоте, но с разноцветным фасадом, похожим на один сплошной витраж. В полутьме, при желтоватом оконном свете, оттенки искажались, и мелкие детали становились едва различимы, но роспись заметили все.
— Человеческий разум поражает, — покачал головой Аргус. — Я ещё не встречал такого разительного контраста в предпочтениях. Такой чудный дом, и такие ужасные садовые страшилища.
Тут он вспомнил о своей роли слепого и закрыл глаза, поэтому, подойдя ко входу, ахнули все, кроме Аргуса. Дверь была двустворчатой, и каждая половинка представляла собой крыло бабочки, крепившееся к срединной балке, вырезанной в форме тельца. Инто осторожно приблизился ко входу и потряс проволочные усики, на конце которых висело множество колокольчиков.
Аргус дождался, когда хозяева выглянут наружу, и запричитал, воздев руки к небу:
Мы убиты почти
роком горьких невзгод,
и на нашем пути
смерть уж встанет вот-вот!
Пожалейте, друзья,
грустный наш балаган.
в горькой правды капкан!
— Ой, — всплеснула руками женщина в оранжевом платье и косынке, из-под которой выбилось несколько рыжих кудряшек. — Дети!
Она была поистине необъятной. Когда пухлые губы округлились от удивления, рот стал похож на розовый бублик. Женщина закрыла створку двери, потом ещё раз приоткрыла и снова закрыла. Выглядело так, будто бабочка попыталась взлететь.
— Мне одному показалось, что она просто не пролезет наружу? — шепнул Инто. — Никогда не видел таких больших людей.
Лури хрюкнул, сдерживая смешок. Через несколько минут на пороге появился мужчина. Он бесцеремонно толкнул крыло тростью и вышел на крыльцо. Это был ещё нестарый худой господин с кривым носом и большой родинкой на щеке. Он был одет в серый фрак, почти сливавшийся с волосами мышиного цвета. Пустые глаза, оттенок которых в свете уличного фонаря разглядеть было невозможно, смотрели куда-то поверх ребят.
— Кто здесь? — спросил он, степенно поворачивая голову.
— Это дети, — сказала позвавшая его женщина. — Два мальчика, девочка, а ещё животные. Обезьяна, лиса и зверушка какая-то. То ли ёж, то ли крыса такая здоровенная.
— Это выхухоль, — скромно пояснила Фэйми.
На лице господина мелькнуло удивление.
— Впервые слышу, — сказал он. — Так что вам нужно, дети? До Благой недели ещё далеко, а вы уже пришли за подаянием? Или хотите продать мне макаку и эту… вы-ху-холь.
— Мы актёры, почтенный господин! — не открывая глаз, сказал Аргус. — Путешествуем по миру и развлекаем людей пением и музыкой, а наши зверюшки показывают разные фокусы.
— Ах, мальчик, неужели ты слепой? — с жалостью спросила женщина.
— Не посмотрите, что слепой, прекрасная дама, я чувствую ваш запах, а такой запах может исходить только от прекраснейшей женщины!
Фэйми пихнула его в бок.
— Это неприлично, — шепнула она.
— Я хотел сказать, что отлично умею петь и рассказывать истории. Не позволите ли вы остановиться у вас на ночь в обмен на выступление? Мы — простые сироты. Ехали в город, чтобы заработать в денег. Нас ограбили и хотели продать рабство, но мы сбежали, а охотничьи собаки изорвали моего лиса, пока мы скитались по лесам в поисках еды. Нам надо бы зашить его раны.
— Бедняжки! — охнула женщина.
Она покачала головой, и гармошка тройного подбородка пришла в движение. Сальные складки почти закрывали белый воротничок. Пуговицы на животе так натянулись, что готовы были отлететь в любое мгновение.
— Пусть ночуют здесь, но не беспокоят меня, — холодно сказал мужчина и скрылся в доме, постукивая тростью.
— Идёмте-идёмте! — засуетилась женщина, так и не пролезшая в проём. — Я велю Сидриху разогреть купальню и накрою на стол. Ах, как же быть с вашим лисом? У нас нет лекаря.