Сезон тропических дождей
Шрифт:
Конечно, она отлично знала, что в коробочке.
— Взгляни!
Снова повертела коробочку, понюхала:
— Догадалась! Духи. Французские!
— Открой!
На шелковой подушечке поблескивали наполненные янтарной жидкостью шесть фигурных флакончиков.
— Мило! — обронила равнодушно и щелкнула крышкой. — Только зря тратился. У меня уже есть что-то похожее.
В Москве самолет приземлился с опозданием. Мучительно долго ждали выдачи багажа, так же долго стояли в очереди на паспортный и медицинский контроль. Ольга нервничала, то и дело бросала взгляды в сторону прохода, где из-за фанерной перегородки выглядывали, толпясь в тесноте, встречающие. Они почти одновременно увидели круглое,
— Милая моя!
Слезы брызнули из глаз Ольги, нарушая тщательно подготовленный к прибытию в Москву косметический камуфляж. Успокоиться уже не могла и в машине, целуя дочку, повторяла:
— Милая моя! Милая! Прости, прости меня, глупую!
— Ты больше от нас не уедешь, мама? — заглядывала ей в лицо Алена. — Не уедешь?
— Нет, дочура! Нет! Обещаю тебе. Не уеду никогда! — И дрожащий голос ее звучал почти клятвенно.
В прошлом году мать Антонова приезжала в Москву, чтобы встретить сына и невестку, прилетающих в отпуск из далекой Африки. Но в последние месяцы болела, ослабла и сил на поездку не было. Да и к лучшему! В семье сына не та обстановка.
Через два дня после прилета из Дагосы Антонов собрался в родную деревню. Хотел было взять с собой Алену.
— Ты с ума сошел! — запротестовала Ольга. — Как же я без нее целый месяц!
— Но ты же остаешься в Москве и теперь будешь с ней ежедневно, — попытался убедить жену Антонов, — а я скоро снова уеду.
Ольга и слушать ничего не хотела. Нет, и все! Как будто речь шла о собственности, принадлежащей ей одной.
Поезд уходил вечером с Ярославского вокзала. Было время летних отпусков, и вокзальные перроны оказались переполненными. Вагоны брали чуть ли не с боем, хотя у каждого билет с обозначенным местом.
Купе было набито тяжкой духотой, вентиляция не работала, а окно оказалось наглухо закрытым.
Антонову досталась верхняя полка, там было особенно жарко, хуже, чем в дагосский зной. Словно отвечая его мыслям, пожилой мужчина, занявший нижнюю полку, ворчал:
— Африка! Сдохнуть можно!
Мерно постукивали колеса, звякали буфера, и по плотной ткани занавесок зайчиками пробегали отблески огней неведомых станций. Антонов, томясь на своей полке, думал о том, что если в спальне его дома в Дагосе включить кондиционер на всю мощность, то можно преспокойно спать при любой жаре. И вовсе не «сдохнешь». А сейчас в Дагосе время дождей… По черепичной крыше дома дождь стучит так, будто топают чьи-то тяжелые ноги, черепицы даже позвякивают. Сторож Асибе сидит под навесом у гаража и лениво поглядывает пустыми полусонными глазами на согбенных под дождем запоздалых пешеходов. А в доме все окна темные. В холле висит настенный календарь, и больше половины чисел на нем заштрихованы так тщательно, будто очередной ушедший день может снова вернуться в жизнь, выскочив пробкой из своего календарного гнезда. Машины в гараже нет. Она сейчас стоит около жилого посольского дома, в котором комната Ермека. Можно себе представить, как наслаждается Ермек свободой, возможностью разъезжать за рулем дипломатической машины. Завтра воскресенье, и Ермек отправится на пляж к океану. А океан, как всегда, шумит глухо и грозно…
…Стучат и стучат колеса под вагоном. В коридоре слышен разговор в повышенных тонах:
— …Но в моем билете точно указано восемнадцатое место!
— А я тут при чем? Восемнадцатое уже занято. У него тоже указано восемнадцатое. Ошибка кассы!
Он на родине!
Автобус из Заволжска сбросил его на двадцать четвертом километре пути. Недалеко от остановки был берег Студянки. Антонов подошел к реке, опустил в ее поток руку, провел похолодевшими пальцами по лбу. Из прибрежного ельника густо тянуло грибным духом.
Он на родине!
Если идти напрямик, по чуть приметным тропкам, исхоженным
Мать вроде бы заранее знала о времени приезда сына. Сидела у дома на лавочке и ждала.
— Здравствуй! — сказала она. — А я как раз самовар задула.
…Весь месяц, бродя по окрестным лесам, он выхаживал долгие километры запутанных, неизвестно куда бегущих лесных троп.
Вернувшись в Москву через месяц, собрался идти в кассу Аэрофлота — заказывать билет на Дагосу.
— Закажи и на меня, — сказала Ольга.
2
Едва он открыл свой кабинет, как раздался телефонный звонок. Было ясно, кто звонит. Три минуты десятого… Всего три минуты, как начался рабочий день. Демушкин проверяет!
Посол в отъезде, и поверенный показывает сотрудникам, что он тоже что-то значит.
Вчера Демушкин позвонил пять минут десятого и вызвал к себе по пустяковому поводу, сегодня опять… А Антонов сегодня уже в семь утра вместе с посольским завхозом Малютой в аэропорту проверял прибытие груза для посольства из Лондона, потом заскочил в гостиницу «Регина», где остановились трое наших специалистов по сельскому хозяйству. У специалистов недоразумение со счетами гостиницы: по их мнению, слишком много начислили. А никто не говорит ни по-каковски, кроме русского. И так каждый день!
Антонов легонько постучал в дверь кабинета.
— Зайдите!
Когда посол отсутствовал, его кабинет занимал поверенный. Посольское здание старое, тесное — клетушка на клетушке. Лишь у посла кабинет просторный, трехоконный, и в каждом окне по мощному кондиционеру. Даже в самую жарищу в кабинете прохладно, и кажется, воздуху здесь больше, чем на улице.
Демушкин сидел за столом посла. Не первый раз, хотя и временно, но всегда основательно занимал он это место — посол в последние годы отсутствовал часто. И всегда Антонову казалось недоразумением видеть в кресле посла Демушкина — никак не вписывался Демушкин в обстановку кабинета, несмотря на все потуги. Мощным из красного дерева книжным полкам, дубовому письменному столу, старинному креслу в стиле барокко, невесть как попавшему в Дагосу, подходила только осанистая крупная фигура посла, убедительно олицетворяющая высокого представителя великой державы. Вместо него в кресле сейчас восседал узкоплечий, с несоразмерно крупной головой человек. Даже его седая породистая шевелюра, даже наглухо застегнутый, официально строгий темно-серый костюм, ослепительно белая, неизменно накрахмаленная сорочка не могли противостоять впечатлению, что человек в этом кабинете случаен.
— Садитесь! — кивнул на стул.
Похрустел газетным листом, лежащим перед ним.
— Вы читали сегодняшние новости?
— Слушал в машине радио, — ответил Антонов. — Вы о забастовке?
— О ней. Мы теперь вроде бы как на острове — в полной изоляции. Даже авиация местная забастовала. Вот так!
И поверенный бросил на Антонова значительный взгляд, в котором сквозило скрытое удовлетворение. Этот взгляд как бы подчеркивал: видишь, мол, какие серьезнейшие обязанности легли на мои плечи, плечи поверенного, сидящего в этом кресле, и будь спокоен — справлюсь!
Демушкин с задумчивым видом постучал карандашом по стеклу, лежащему на столе, словно еще раз напоминал о серьезности обстановки.
— Дипкурьеры уже прибыли в Монго. Послезавтра должны вылетать к нам. А полеты отменены. Что будем делать?
Антонов пожал плечами. Какая тут альтернатива?
— Поедут машинами.
Поверенный опять значительно помолчал.
— Машинами не очень-то рекомендуется…
— У нас своего самолета нет.
— Вот именно: своего самолета нет! — почти укоризненно произнес поверенный, блеснув детски ясными васильковыми глазами. — Нет! Значит, придется вам, Андрей Владимирович, ехать к соседям. Без соответствующего обеспечения с нашей стороны я допустить такую поездку дипкурьеров не могу.