Сезон тропических дождей
Шрифт:
Он нажал кнопку светильника-ночника. Раскинув на подушке длинные волосы, зябко поджав под одеялом ноги, Ольга застыла в сладком предутреннем сне. В полумраке спальни она показалась Антонову хрупкой, беспомощной, нуждающейся в его защите, в тишине, покое. Ну как ее сейчас разбудить! Черт возьми, почему же все в их жизни наперекосяк? Кто виноват? Неужели только он один?
В холле он увидел раскрытый чемодан, в нем лежало все, что нужно в дорогу, — несессер, домашние тапки в пластиковом футляре, пижама, стопка свежевыглаженных сорочек и маек и даже купальные трусики — не забыла и о них, вдруг мужу вздумается
На столе у чемодана белел квадрат записки. Он прочитал: «В холодильнике котлеты. Холодными не ешь. А оставшиеся возьми с собой — дорога дальняя». Он поставил на плиту сковородку с приготовленными вчера Ольгой котлетами и картошкой, — вот, оказывается, почему она так долго не поднималась в спальню, — извлек из морозильной камеры четыре пластмассовых блока охлаждающих элементов — они обжигали пальцы, как льдышки. Положил их в ящик походного холодильника, сунув туда же с десяток банок консервированного датского пива и несколько бутылок кока-колы. На двести километров пути им с Климчуком хватит.
Принимая душ, подумал, что при выходе из дома позвонит Аревшатянам и попросит приехать за Ольгой, они-то ее уговорить умеют!
Пока мылся, котлеты подгорели. Он вывалил их на тарелку и сел за стол — съест и такие! На столе лежал раскрытым свежий, вчера полученный журнал «Ньюсуик», а на нем шариковая ручка без колпачка. Поглощая котлеты, Антонов вдруг обратил внимание на подчеркнутые на журнальной странице строки:
«В Африке получает все большее распространение новая форма малярии, против которой бессильны существующие средства профилактики и лечения. Полагают, что от этой формы уже погибло около миллиона человек. Жертвами ее становятся главным образом дети…»
Сбоку на полях была приписка, сделанная Ольгиной рукой:
«Вот! А ты хотел, чтобы Алена была здесь!»
Еще один щелчок по носу. Теперь уже в письменном виде!
К черту! Звонить Аревшатянам он не будет!
Вышел на улицу ровно без четверти шесть. Возле дома под навесом, погрузив свою щуплую фигурку в жесткое деревянное кресло, безмятежно спал Асибе. Не проснулся, даже когда Антонов прошел мимо него по бетонным плитам дорожки, ведущей к воротам. Ничего себе страж!
Стрелки на наручных часах показали четверть седьмого, и Антонов понял, что отсутствие Климчука можно объяснить только чрезвычайными обстоятельствами. Он вернулся в дом и позвонил в посольство. Дежурный комендант Битов радостно откликнулся:
— А я уж кручу, кручу диск! Пытаюсь до вас дозвониться. Никакого результата. Ну и телефоны в Дагосе! А Климчук заболел — малярия, температура на пределе. Сейчас буду звонить Потеряйкину, только он же волынщик, сами знаете. Пока будет чесаться…
— А ну его к дьяволу, — с досадой бросил Антонов. — Лучше уж одному. Так и передай поверенному: мол, ждать Потеряйкина не было времени, уехал один.
— Как же так… — растерянно тянул Битов. — Вроде бы одному не положено, Андрей Владимирович… Обстановка…
— Ничего, как-нибудь с обстановкой справлюсь, — отрезал Антонов. — Так и передай: поехал один!
Положил трубку на рычаг аппарата, постоял в задумчивости, медленно раздавил присосавшегося к руке запоздалого ночного комара. Потом решительно написал на
«Оля! Очень прошу тебя — переберись к Аревшатянам».
Недалеко экватор, и солнце здесь круглый год встает в шесть и в шесть вечера стремительно валится за горизонт. Когда Антонов выехал, уже рассвело.
Магистраль тянулась на юг на пятьдесят километров от столицы. Была она первоклассной, для многорядного движения, справедливо называлась скоростной. Построила ее лет шесть назад итальянская фирма, собиралась протянуть до границы с Куагоном и дальше вдоль океана. Но в результате одного из многих государственных переворотов в Дагосе и почти полного истощения государственной казны, разворованной местной элитой, дальнейшие работы прекратила, как финансово бесперспективные. И не было слышно, что когда-нибудь они возобновятся.
В самом начале магистрали возвышалась автозаправочная станция «Шелл» с эмблемой компании на крыше — желтой ракушкой на красном фоне.
Стрелка бензомера в машине стояла почти на нуле, Антонов беспокоился: а вдруг опять забастовка и бензин не привезли? Забастовки в Асибии стали частыми и неожиданными: то портовики не выйдут на работу, и на рейде мертво застынут неразгруженные суда, то городские уборщики мусора заартачатся, и город в течение недели окажется заваленным зловонными кучами, то проявит недовольство персонал единственного в стране нефтеперегонного завода, и тогда вся страна вдруг остается без бензина. Народ в Асибии живет плохо, платят трудовому человеку гроши — готовность к забастовке, к борьбе за свои права у рабочих непреходящая. Новое революционное правительство, пришедшее к власти три года назад, пытается сделать все возможное, чтобы изменить экономическую обстановку. Но многое ли сделаешь за три года? Тем более средств в казне от предыдущих режимов осталось ничтожно мало. Стали прижимать иностранный капитал в Асибии, который за десять последних лет изрядно пополнел на эксплуатации природных богатств страны и дешевой рабочей силы. Власти все решительнее стремились к контролю над их доходами.
Разрабатывались планы ограничения деятельности иностранных компаний, и даже национализации некоторых ключевых для экономики республики предприятий. Планы эти не пытались скрыть, поскольку они отвечали политическим концепциям президента Кенума Абеоти и его правительства.
Понятно, кое-кто насторожился: назревала угроза их благополучию. И не только насторожились, стали действовать, и с каждым месяцем все откровеннее и злее.
Забастовки, которые возникали одна за другой, объяснялись не только обострением социальных проблем, но прежде всего подстрекательством агентуры оппозиции.
Бензин на станции оказался. Антонов до самого края наполнил объемистый бак своего «пежо». Пока полусонный служащий выписывал квитанцию на проданное горючее, к заправочной подъехала еще одна машина — вишневого цвета стремительных самолетных очертаний полуспортивный «ягуар». Кто-то из большого бизнеса, подумал Антонов. И действительно, вылез из машины седовласый, с пышными бакенбардами, круглолицый, по-утреннему румяный джентльмен, настоящий Джон Буль со старинного шаржа. Подошел к Антонову с высоко вскинутой для дружеского пожатия рукой.