Сфера. Мир Обреченных
Шрифт:
У людоедов считалось, что лучшие качества поедаемого передаются через его плоть. Из головы умерщвленного храбреца потом будут вынуты все кости, ее засушат, и один из вождей станет носить такую сильно уменьшившуюся голову в качестве талисмана у пояса. У разговаривающего с философом главного людоеда рядом с ножнами меча висела целая дюжина подобных «украшений».
Мангрейд с любопытством стал рассматривать эти головы, задавая вопросы, на которые людоед с удовольствием отвечал. Потом внимание философа естественным образом перешло на очень красивый меч главного араюна, ножны которого и сам клинок были с большой искусностью вырезаны оружейником
Философ знал, что любое металлическое оружие, не говоря уже о выполненном из драгоценных металлов, считается у араюнов бесценным. Сами они не владели искусством получения и обработки стали. Поэтому пользовались в основном каменными и деревянными мечами и инструментами. Редкие же экземпляры железных и бронзовых мечей доставались араюнам в качестве военных трофеев. Поэтому дар, преподнесенный Мангрейдом вождю, был принят последним с плохо скрываемым восторгом. Людоед даже не удержался от того, чтобы тут же извлечь клинок из ножен. Несколько раз он рассек им воздух, любуясь многослойной сталью клинка и красотой отделки его рукояти.
Неожиданно Мангрейд заговорил о том, что больше не потерпит от араюнов неподчинения:
— Вы можете что угодно делать с пленными врагами, — громко и властно обратился философ к толпе, занятой поеданием ханского посла, — Но я запрещаю вам покушаться на жизнь моих союзников! Любого, кто отныне попытается это сделать, я покараю.
Вначале в лагере наступила гробовая тишина, которая вскоре сменилась бурей негодования. И больше всех возмущался вождь, который в сердцах даже отшвырнул только что подаренный ему кинжал.
— Да кто ты такой, чтобы приказывать нам! — потрясал кулаками перед лицом философа главный людоед. — Араюны — вольный народ и всегда ели, кого хотели. А тот, кто пытался нам указывать, вскоре сам становился угощением на наших пирах.
— Отец отцов! — обратился к верховному вождю один из воинов в богатой накидке и в пышном головном уборе, составленном из разноцветных перьев райских птиц и засушенных пшеничных колосьев. Мочки ушей говорившего оттягивали тяжелые каменные серьги, выполненные в форме солнечных дисков. — Позволь нам испить дымящейся крови этого человека. Мы знаем, что он великий вождь. Тем лучше для нашего народа. Его плоть вселит в сердца твоих сынов и дочерей большую отвагу и мудрость.
— Вы хотите поднять на меня оружие? — с выражением притворного изумления на лице воскликнул Мангрейд. — Глупцы! Хорошо же, я научу вас послушанию.
Уже некоторое время Мангрейд исподволь наблюдал за людоедским вождем, с которым происходило что-то неладное. На лбу этого человека выступила испарина, кожа его лица побледнела. Несколько раз главный араюн странно покачнулся, будто пьяный. Когда философ резко вскинул в его сторону вытянутую руку, верховный людоед вдруг повалился на землю. Тело его начали сотрясать предсмертные судороги, а изо рта пошла пена. Толпа вооруженных людей вначале оторопела, а потом бросилась на совершенно безоружного философа. Но Мангрейд был совершенно спокоен. Он четко все рассчитал и продолжал хладнокровно разыгрывать представление:
— Остановитесь, иначе я не оставлю в этом лагере ни одной живой души! — предупреждающе вскинув руку, крикнул он.
Внезапный
Неожиданно солнце куда-то исчезло. Все вокруг погрузилось во тьму. Остался только грозный голос пришельца. Мангрейд говорил, что всерьез разгневался на араюнов и теперь никто из них больше не увидит так почитаемого ими солнечного света.
— Вскоре вы все умрете, как умер ваш вождь. Такова расплата за непокорность.
Людоеды все как один повалились на колени и стали молить Мангрейда о пощаде, которая после долгих уговоров милостиво была им дарована.
Философ торжествовал. Он одержал очередную важную победу благодаря древней книге, подаренной ему когда-то очень давно самим Ткачом. В ней подробно рассказывалось об устройстве Сферы. С ее помощью Мангрейд рассчитал точное время приближающегося солнечного затмения и воспользовался им, чтобы вселить благоговейный ужас в восставшие против его власти души. Вышедший из подчинения вождь людоедов был отравлен специальным ядом, рецепт которого философ опять же вычитал в одном из древних свитков, показанных ему учителем. Этим ядом была смазана рукоять подаренного главному араюну кинжала.
«Сегодня я лишний раз убедился, как опасно Богу заводить любимых учеников, — размышлял о своих давних отношениях с Ткачом Мангрейд. — Вложив в преданную тебе голову сокровенные знания, слишком приблизив к себе человека, ты рискуешь воспитать в своем любимце равного тебе по силе врага».
Туго спеленутый по рукам и ногам паутиной, напоминающий собою кокон, Кузнецов висел под потолком подводной пещеры. Эта была своего рода продуктовая кладовая паука. Рядом с Денисом слегка покачивались другие коконы, внутри которых находились различные животные — уже мертвые. Над головой Кузнецова вместо голубого неба нависал темный покрытый плесенью свод.
Денис смутно помнил, как паук потащил его на дно, как перед глазами поплыли разноцветные круги, а в ушах тонко зазвенело от повышающегося давления. Должно быть, теперь он находился на глубине десяти — пятнадцати метров.
«Что ж, все не так уж и плохо, — успокаивающе сказал себе вслух Кузнецов. — В конце концов, этот паучок-крестовичок запросто мог сожрать тебя сразу, не оставляя деликатес про запас в качестве консервы. Тем не менее он этого не сделал. А из любой ловушки всегда можно выбраться, главное, хорошо все продумать, а после не медлить с исполнением задуманного».
Денис часто в сложных ситуациях затевал с самим собой «психотерапевтические» успокоительные беседы вслух. Он где-то читал, что собственный спокойный доброжелательный голос действует на мозг совершенно особым благоприятным образом.
В норе было очень холодно и к тому же приходилось дышать нездоровым спертым воздухом. Все эти обстоятельства вскоре обязательно должны были ослабить его организм, поэтому необходимо было поспешить с бегством.
Действие парализующего яда уже прошло, так что Кузнецов снова мог в полную силу бороться за свою жизнь. Булатным перстнем он вспорол паутину, освободив себе руки. Затем стал действовать одновременно металлическим когтем и ножом.