Сфера
Шрифт:
Он снова соскочил со стула и очутился подле Мэй, не успела она сама к нему подойти. На лице его читалось дружеское участие.
– Ты не сходила в поликлинику.
– Я?
– Это правда?
– Ну, наверное.
– Ты должна была сходить в первую неделю.
– Ой.
– Они ждут. Сегодня сможешь?
– Конечно. Сейчас?
– Нет-нет. Мы зашиваемся, сама видишь. Скажем, в четыре? Я последнюю смену возьму сам. И к вечеру нубы лучше навострятся. Весело сегодня было?
– Еще бы.
– Нервно?
– Ну, возник новый уровень.
– О да. О да. И будут новые, уверяю тебя.
В ближайшей кухне Мэй отыскала готовый сэндвич и поела за столом. Полистала ленту на третьем экране, поискала срочное или такое, на что нужно ответить. Нашла и ответила на тридцать одно сообщение, довольная, что уделила пристальное внимание всем, кто в нем нуждался.
Вторая половина дня мчалась, как поезд-беглец: вопросы от нубов валились сплошняком, вопреки прогнозам Джареда, который то и дело уходил и возвращался, десять раз сбегал из офиса, очень бурно беседовал по телефону. Мэй обрабатывала двойной поток, и к 15:48 ее личный средний рейтинг равнялся 96; средний рейтинг ячейки – 94. Неплохо, решила Мэй, если учесть, что прибавилось двенадцать новых людей и надо было в одиночестве помогать всем почти три часа. В четыре она вспомнила, что ее ждут в поликлинике, и понадеялась, что Джаред тоже не забыл. Она встала, поймала его взгляд; он показал ей большой палец. И она ушла.
Вестибюль поликлиники и вестибюлем-то не был. Больше смахивал на кафе: парочками беседуют сфероиды, во всю стену красивая витрина со здоровыми блюдами и напитками, салат-бар с овощами, выращенными прямо в кампусе, и плакат с рецептом диетического палеосупа.
Мэй не знала, к кому обратиться. В вестибюле пять человек, четверо с планшетами, в углу один с ретинальным интерфейсом. Никаких окошечек, откуда с тобой здоровается физиономия администратора.
– Мэй?
Она проследила, откуда раздался голос, и обнаружила стриженую брюнетку с ямочками на щеках. Брюнетка улыбалась.
– Готова?
Мэй отвели по голубому коридору в кабинет, который больше походил на дизайнерскую кухню, чем на приемную. Брюнетка с ямочками усадила Мэй в мягкое кресло и ушла.
Мэй посидела, затем встала – ее поманили шкафы вдоль стен. Она разглядела нитевидные щели, разделявшие ящики, но никаких ручек. Ладонью огладила поверхности, едва нащупав тонюсенькие стыки. Над шкафами гравировка по стали: ЗНАТЬ, ЧТОБЫ ИСЦЕЛИТЬ. ДЕЛИТЬСЯ, ЧТОБЫ ЗНАТЬ.
Дверь открылась, и Мэй подпрыгнула.
– Привет, Мэй, – промолвило новое лицо, прекрасное и улыбчивое, подплывая ближе. – Я доктор Вильялобос.
Разинув рот, Мэй пожала ей руку. Эта женщина слишком шикарна – ей не место здесь, в этой приемной, с Мэй. Не старше сорока, черный хвост, кожа сияет. На шее висят элегантные очки для чтения – поспешно огибают воротник кремового пиджака и покоятся на пышной груди. Доктор носила двухдюймовые каблуки.
– Я так рада тебя видеть, Мэй.
Мэй не знала, что сказать. В конце концов сочинила «спасибо, что меня приняли» и немедленно почувствовала себя идиоткой.
– Нет,
– Нет-нет. Просто дел много.
Мэй осмотрела врача на предмет физических недостатков и в конце концов обнаружила на шее родинку, из которой торчал одинокий волосок.
– Много дел, нет времени на здоровье? Даже не говори такого. – Врач стояла к Мэй спиной – готовила какую-то микстуру. С улыбкой обернулась: – Это пока вводное обследование, просто диспансеризация, мы в «Сфере» всех обследуем. И в нашей поликлинике главное – профилактика. Чтобы сфероиды были здоровы телом и душой, мы предоставляем всеобъемлющие услуги здравоохранения. Совпадает с тем, что тебе уже говорили?
– Совпадает. У меня подруга работает здесь пару лет. Она говорит, медицина у вас невероятная.
– Приятно слышать. А кто твоя подруга?
– Энни Эллертон.
– А, ну да. Это есть в твоей карте. Кто ж не любит Энни? Передай ей привет. Впрочем, я могу и сама. Она в моей группе, мы видимся раз в две недели. Она говорила, что диспансеризация раз в две недели?
– То есть…
Врач улыбнулась:
– Каждые две недели. Это составляющая охраны здоровья. Если приходишь, только когда что-то болит, нельзя предотвратить проблему. Раз в две недели мы проводим консультации по питанию и следим за всеми колебаниями здоровья в целом. Это ключевой элемент ранней диагностики; это нужно, чтобы регулировать прием медикаментов, чтобы заметить риск за несколько миль, а не когда он тебя уже переехал. Хороший подход?
Мэй подумала про отца, про то, как поздно они сообразили, что его симптомы – это рассеянный склероз.
– Хороший, – сказала она.
– И все наши данные доступны тебе онлайн. Все, что мы делаем, все, о чем говорим, а также, разумеется, все твои предыдущие медкарты. Поступая к нам, ты подписала согласие на то, чтобы мы запросили твои данные у других врачей, и у тебя наконец все будет в одном месте, доступно и тебе, и нам, и мы сможем принимать решения, видеть паттерны, распознавать потенциальные проблемы. Перед нами теперь полная картина. Хочешь посмотреть? – И врач включила монитор на стене.
Перед Мэй возник весь ее анамнез: списки, картинки, иконки, фотографии. Доктор Вильялобос открывала папки, двигала картинки, и появлялись результаты всех визитов Мэй к врачам – с первой диспансеризации перед детским садом.
– Как колено? – спросила врач. Она отыскала томографию, которую Мэй сделала несколько лет назад. Она тогда решила не оперировать крестообразную связку – страховка этого не покрывала.
– Работает, – сказала Мэй.
– Ну, если захочешь им заняться, скажи. Мы это умеем. Отнимет полдня и, разумеется, будет бесплатно. «Сфера» предпочитает, чтобы колени у сотрудников работали. – Доктор Вильялобос отвела глаза от экрана и улыбнулась Мэй заученно, но убедительно. – Собирать по кускам данные из совсем раннего детства было нелегко, но отныне у нас будет практически полная информация. Каждые две недели берем кровь на анализ, когнитивные тесты, рефлексы, проверяем зрение, плюс ротируем более экзотические обследования – МРТ и так далее.