Сферы влияния
Шрифт:
Играть он умел, это Гермиона знала. — А во второй мы едва не убили друг друга, но его отвлекли — и он ушёл, — он развернулся: — Не лезь в это, это моё дело. Тебя не интересуют магглы, кажется. — Меня интересует Мориарти.
Светло-серые глаза с очень цепким взглядом прищурились, Шерлок спросил: — Что ты о нём знаешь? Он связан с вашим миром?
Было бы логично ответить, рассказать о смерти Рона и о книге, которую Джеймс писал. Но Гермиона этого не сделала. Шерлок был гением и мог бы поймать Джима, но он был непредсказуем и неконтролируем, опаснее нестабильного зелья. — Он не волшебник, если ты об этом, —
Гермиона огляделась, не без удовольствия направила палочку на плесневелый тост, произнесла: «Эванеско» и уничтожила его, а потом аппарировала домой.
Она узнала немного — но Шерлок немного и знал. Он позволил ей (именно позволил, она не обольщалась) считать поверхностные образы из своего сознания: игра, которую затеял Джим, его попытка познакомиться с Шерлоком, изобразив из себя неуклюжего гея, а потом встреча в бассейне, едва не унёсшая три жизни. Джим передумал, но его глаза блестели сумасшедшим интересом, и теперь Гермиона легко могла трактовать его. Он был одержим, но на этот раз не Гермионой и не волшебным миром, а Шерлоком. В Шерлоке его помутнённый рассудок увидел сосредоточие всего самого интересного в жизни, поэтому убрать детектива из этого уравнения не выйдет.
Гермиона коснулась палочкой своей цепочки, отправляя Майкрофту просьбу о встрече, и почти сразу получила ответ: «У меня в кабинете, сейчас».
Несмотря на разгар рабочего дня, в кабинете Майкрофта никого постороннего не было — только неподвижная королева надменно взирала с парадного портрета. Хозяин кабинета сидел за столом в весьма вольной позе, закинув на лакированную крышку ноги в начищенных ботинках, но тут же убрал их, едва увидел Гермиону. Поднялся, опираясь на зонт, сухо улыбнулся углами губ и сообщил, что на улице стоит неплохая погода для этого времени года. Глаза были тёплые, ласковые — откровенно жуткие. — Как поживаете, Майкрофт? — произнесла Гермиона, быстро переводя взгляд на его плечо: это было лучше, чем смотреть в глаза. — Вы виделись с Шерлоком, я полагаю, — заметил он, жестом предлагая присаживаться. — О чём вы узнали по моим рукам и туфлям, — нервно сказала себе под нос Гермиона, но Майкрофт ответил спокойно: — Вообще-то, по правому рукаву вашего пиджака, он слегка испачкан в побелке. Подозреваю, вы переместились на балкон и прошли в дом моего брата через окно.
Гермиона сочла за благо не отвечать, только машинально коснулась пиджака кончиком палочки, очищая. Вместо этого сказала: — Он знает очень немного. Но Брук им… заинтересован. — Неужели? — одна бровь взметнулась вверх. — Джеймс Брук — психопат, страдает диссоциальным расстройством личности и, возможно, ещё целым комплексом психических заболеваний, — произнесла Гермиона, — в частности, — она сглотнула, потому что говорить вдруг стало тяжело и неприятно, — он увлекается людьми. Так он был увлечён мной и всем волшебным миром, возможно, кем-то до этого и кем-то после. Но сейчас его идея-фикс — это ваш брат.
Только очень сильная выдержка удержала Гермиону от того, чтобы в этот момент не коснуться сознания своего собеседника и не попытаться понять, о чём он думает, потому что его лицо осталось совершенно таким же, на нём не дрогнул ни единый мускул, ни на
Но профессиональная этика всегда была для Гермионы слишком важна, поэтому она не позволила себе даже короткого легиллиментного посыла. А Майкрофт произнёс равнодушно: — В таком случае, Шерлока стоит привлечь к этому… делу. Я дал категорический отказ, но, полагаю, мой старый друг будет рад, если я изменю своё решение. — Что за дело? — уточнила Гермиона, но сразу же пожалела об этом вопросе. Теплоты как ни бывало, Майкрофт окатил её ледяным взглядом, растянул губы в улыбке и ответил: — Пустяк, который, возможно, позволит нам приблизиться к господину Мориарти.
А потом снова надел свою добродушную маску. — Полагаю, — продолжил он, — что в ближайшее время нет… необходимости в вашем участии, Гермиона. Я дам вам знать, если дело сдвинется с мёртвой точки или если мне потребуется… специфическая помощь.
Гермиона кивнула и коротко заверила Майкрофта в своей готовности сделать всё необходимое для поимки Джима Брука. А потом аппарировала к себе домой — и вдруг кулем рухнула посреди спальни и разрыдалась.
Её колотила истерика — затяжная, как любая отложенная истерика, руки тряслись, из горла вырывались хриплые, надсадные всхлипы, она закусывала запястья, но не могла заставить себя успокоиться и в конце концов сдалась этому потоку.
Она не хотела этого, не хотела участвовать в этом, слышать об этом. Она желала бы стереть себе воспоминания о Бруке и о всём, что с ним связано, убрать себя из памяти братьев Холмсов. Хотелось, чтобы всего этого не было.
С губ сорвалось тихо: «Рон».
Столько лет прошло — она уже не помнила запаха его волос, его прикосновений и его редких признаний в любви. В душе жил мальчишка, с которым они добывали философский камень и сражались бок о бок в Министерстве Магии. И Гермиона хотела, чтобы так оно и было — чтобы была эта дружба, чтобы их по-прежнему было трое.
Гарри был рядом — но очень далеко. После смерти Рона они продолжали общаться. Гермиона стала крёстной матерью его старшего сына Джеймса (только никогда и никому не позволяла сокращать его имя до «Джима», настойчиво день за днём выстраивая в своём сознании ассоциативную цепочку: «Джеймс» означает «Джеймс Поттер», и никак иначе). Она часто бывала на их с Джинни семейных обедах. Но прежней дружбы, прежнего тепла уже не было, словно его забрал с собой солнечный, тёплый Рон.
Мысли путались, сознание меркло.
Но в тот момент, когда Гермиона стала надеяться на обморок, способный прервать раздирающую её душевную боль, посреди комнаты возникла серебристая пышногривая лошадь. Голосом Джинни она произнесла: — Гермиона, нужно с тобой серьёзно поговорить. Ты зайдёшь к нам вечером? — Да, — быстро сказала Гермиона, — ответ: «Да».
Лошадь понятливо кивнула крупной головой и выскочила в окно, а сердце Гермионы сжалось от неприятного предчувствия. Ей казалось, что спасительная тихая гавань, которую она нашла несколько лет назад, сдалась под натиском стихии, и утлое судно её жизни было выброшено в открытое бушующее море.