Сферы влияния
Шрифт:
Сердце болезненно кольнуло, улыбаться расхотелось. Гермиона отвела взгляд и постаралась сосредоточиться на изучении потёртостей и царапин на добротном деревянном столе. — Что заставило вас… — проговорил Майкрофт задумчиво, — влезть в политические игры, Гермиона?
Она сглотнула.
Что заставило… Она влезла в них очень давно — ещё до того, как научилась понимать, что мир не делится на чёрное и белое, что он весь серого цвета и похож на трясину, затягивающую и не позволяющую выбраться. — У меня не было особого выбора, — сказала она наконец.
Майрофт скривил губы, став на короткое мгновение очень похожим на Шерлока. — Хотите сказать, что выбор есть всегда? — Гермиона попробовала улыбнуться. — Нет, —
Вопрос был глупым — Гермиона поняла это ещё до того, как последний слог сорвался с губ. Кем мог бы быть Майкрофт еще? Разве что учёным? — Очевидно, тот факт, — заметил он ровно, — что я недостаточно усидчив для науки.
«А ещё тот факт, что младший брат нуждается в постоянном присмотре», — подумалось Гермионе, и она, не до конца отдавая себе отчёт в том, что делает, произнесла это вслух. Только на миг закаменевшая челюсть выдала его напряжение. — Сантименты мне чужды, Гермиона, — сказал он очень холодно, — в том числе и по отношению к Шерлоку Холмсу. Не стоит приписывать мне эмоций, которые я не способен испытывать.
Яснее намекнуть на то, что это нежелательная тема, было нельзя — и Гермиона заговорила о погоде. Когда принесли обед — Майкрофт отдал предпочтение постному мясу с овощами, но Гермиона видела, что он долго разглядывал разворот с десертами, — беседа прервалась. Гермиона заказала рыбу и постаралась сосредоточить все внимание на ней, однако то и дело кидала короткие взгляды на своего собеседника. Разумеется, он ел с невероятной аккуратностью, очень изящно обращаясь с вилкой и ножом — так, словно находился на приёме в Букингемском дворце. Он не прикасался к телефону, ни разу не отвлёкся на разглядывание интерьера и, не считая пожелания приятного аппетита, не произнёс ни слова до тех пор, пока его тарелка не опустела. И только промокнув тканевой салфеткой губы и отложив приборы, он сказал: — В моей семье никогда не было принято потакать сантиментам и действовать под влиянием чувств. В отличие от вашей, я полагаю, — и тонко улыбнулся.
Это был виртуозный, тонкий и точный удар — маленькая месть за то, что она заподозрила в нем искру человечности. Гермиона проглотила последний кусочек рыбы, тоже вытерла губы и ответила с вызовом: — У нас действительно всегда была принята искренность. — Искренность сродни несдержанности.
Официант убрал тарелки и поставил чайный прибор. Гермиона потянулась было к чайнику, но Майкрофт опередил ее со словами: — Я разолью (прим. в оригинале эта фраза звучала бы как «I'll be mother», что дословно переводится как «Я буду матерью» — от старой английской традиции, по которой чай разливает самый авторитетный человек в доме, чаще всего — мать (2), — Гермиона чуть улыбнулась этой старомодной фразе, но не стала спорить и внимательно наблюдала за тем, как он наливает чай, как придерживает крышечку заварочного чайника и как точно отмеряет количество молока — действительно, как на приёме. Излишне официально.
Гермиона взяла себе чашку и ответила на реплику, поданную несколько минут назад: — В нашей школе есть четыре факультета. И только один из них считает хитрость и скрытность достоинством. Характерно, что наибольшее число тёмных магов вышло оттуда. — Полагаю, это не ваш факультет. Вам присуще некоторое… безрассудство. — «Гриффиндор славен тем, что учатся там храбрецы, сердца их отвагой и силой полны», — нерадостно процитировала Гермиона строку одной из многочисленных песен Распределяющей Шляпы. — Храбрость… — Майкрофт качнул головой, — храбрыми называют людей в том случае, когда не хотят назвать глупыми. Эвфемизм в некотором роде. Уму присуща осторожность. А вы… вполне умны. — Вы спрашивали, как я попала в политику, — Гермиона отпила чаю, — мне было двенадцать, когда передо мной
Боковым зрением она видела, что Майкрофт поставил чашку на блюдце и чуть наклонился вперёд, опирая локти в стол. — В вашем выборе сомневаться не приходится.
В углу стояла кадка с пальмой.
У нее были тёмные листья — на них падало слишком мало света, чтобы они были свежими и яркими, — и шероховатый ствол. Гермиона смотрела на пальму, не находя в себе сил смотреть на Майкрофта. — Вы похожи на моего брата. Несдержанны, импульсивны, безрассудны, берёте на себя ответственность за то, за что ответственности не несёте, игнорируете советы, — казалось, он должен был сделать какой-то вывод, резюме — но он только откинулся на спинку стула. Гермиона резко повернулась к нему и сказала то, что никогда не думала сказать ему вслух: — А вы похожи на василиска, короля змей. Не испытываете эмоций, сострадания, жалости, зато способны убивать взглядом.
В этот раз нанесённый удар оказал на Майкрофта влияние — с его лица схлынула краска, губы побелели, но улыбка осталась — только теперь в ней не было даже наигранного добродушия. — Верное впечатление, — сказал он тихо. — Постарайтесь сохранить его в памяти…
Он не договорил: «Когда в следующий раз задумаете пообедать со мной», — но Гермиона это поняла. Вежливо, корректно, не произнеся ни единого жёсткого слова, Майкрофт Холмс заставил её вспомнить о том, что он не столько человек, сколько аналитическая машина.
Возможно, Гермиона сказала бы что-то ещё — что-то, что сгладило бы впечатление от этого разговора, может, извинилась бы за свои слова, пусть и правдивые, но излишне жестокие, но не успела — в тёмном углу ресторана засеребрился патронус. Гермиона едва успела наколдовать над собой и Майкрофтом барьер, скрывший их от взглядов магглов, как патронус обрёл форму рыси и низким голосом Кингсли произнес: — Гермиона, ты мне нужна. Жду тебя в кабинете в течение часа.
Обед был окончен.
Примечания: 1. Как и в ряде стран Европы, в Британии первый этаж — это тот, который находится над уровнем земли (для нас — второй). 2. Эту фразу Майкрофт произносит в «Скандале в Белгравии», разливая чай в Букингемском дворце. В переводе она звучит как «Я поведу», но, как вы понимаете, смысл несколько иной.
Глава восемнадцатая
Министр был мрачен, его кустистые густые брови сошлись к переносице, и между ними залегла глубокая складка, губы были сжаты плотнее, чем у статуй.
Гермиона испытывала волнение — но это была только минутная слабость, почти сразу же прошедшая. Она могла простить себе иррациональный страх перед Майкрофтом Холмсом и вполне обоснованный — перед Джеймсом Бруком. Кингсли она бояться не станет. — Я думал, — проговорил он своим низким, тяжёлым голосом, — что мы договорились о сотрудничестве, Гермиона. А сотрудничество предполагает доверие.
Захотелось малодушно отвести глаза, увлечённо начать рассматривать ковёр или бумаги на столе — однако Гермиона не позволила себе этого. Она понимала, что рано или поздно Кингсли узнает о произошедшем — и была готова к этому. Удар был ожидаем. — Я не доверяю тебе и Министерству, — отрезала она. — И сохраняю за собой свободу действий и решений. — Твоя свобода не должна, — он опустил ладонь на стол, — вредить Министерству. Ты играешь… — Кингсли, — Гермиона опустилась на стул с высокой спинкой, — я уже давно не играю. Игры кончились. Всё, что я хочу… — Хочешь? — министр выдохнул. — Ты так и не повзрослела, Гермиона. Я позволил тебе влезть в это дело из уважения к тебе, надеялся, что… Как тебе вообще в голову пришло скрыть от меня поимку Брука? Код.