Сфумато
Шрифт:
– Откуда тебе всё это известно? – с неподдельным интересом спросил Стас.
– Слушаю Черниговскую. Но сейчас я не о профессоре Татьяне Владимировне Черниговской, а о профессоре Филиппе Филипповиче Преображенском.
– А-а-а… Здравствуйте, уважаемый Михаил Афанасьевич Булгаков.
– Да-да! Именно он! Ты знаешь, Стас, кадр, который ПОД кадром, стал проявляться. И всё началось с пациентов профессора Преображенского. Слушай! – и Марина принялась читать главу, где у профессора появляется авторитетный важняк и приводит девочку четырнадцать лет от роду.
«…появилась лысая, как тарелка, голова
– Что же мне делать? Я слишком известен в Москве, профессор.
– Господа, нельзя же так! Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?
– Четырнадцать, профессор… Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен получить заграничную командировку.
– Ну, подождите два года и женитесь на ней.
– Женат я, профессор.
– Ах, господа, господа! »
– И профессор, зная, что девочке – ребёнку! – четырнадцать лет, лишь пожурил влиятельного посетителя, слегка погрозив пальчиком.
Марина отложила книгу и пристально посмотрела на Стаса, пытаясь разглядеть в нём реакцию на прочитанное. Стас сидел с округлёнными глазами и сжатыми в скобку губами. Марина, стуча всеми пальцами по столу, как по пианино, продолжила:
– А среди влиятельных посетителей профессора были государственные деятели. Я поковырялась в деятелях того времени, и мой интерес сильно возбудил Луначарский Анатолий Васильевич, «…со своим лисьим хвостом страшнее и хуже всех других…», как писал о нём Леонид Андреев. Кто бы мог подумать, что этот льстец – фанатик большевизма! Был уличён в сомнительных увлечениях и развлечениях.
– Мне помнится саркастический плевок Демьяна Бедного в адрес наркома:
…Лохмотья дарит публике,
А бархат – Розенель…
– Розенель – его жена? – уточнила Марина.
– Да, Наталья Розенель. Луначарский свои левые похождения застилал бархатом глаза жены.
– Кому застилал, кому запудривал, а кому и вовсе шоры напяливал на глаза. Вот, например, этот яркий представитель власти привел на операцию четырнадцатилетнюю девочку после порочной сексуальной несдержанности и не подозревает, что его ЭГО работает исключительно на свои блага и подавляет его разум. А сейчас стоит и блеет перед профессором, тряся мошонкой: «Я всем известный в Москве…» Дрожит, как студень, только бы его не выдали, только бы не узнали, только бы профессор помог.
А что с девочкой? Да разве эту похотливую особь тревожит. Его волнуют кожаное кресло да заграничная командировка. А за остальное власть имущий откупится деньгами да возможностями, ему то всё можно. Только вот огласки никак нельзя. «Женат я…» – признаётся доктору власть пролетариата.—
В глазах Стаса отражалась поддержка. И Марина была очень удивлена. Она была уверена, что Стас, как всегда, сядет на своего любимого конька «оппонента» и примется убеждать её в недопонимании смысла. И, более того, начнёт осуждать её расковыривания, типа: на кого замахнулась? на Великого Булгакова?.
Но она ошиблась. Стас был на её стороне. И она вслух продолжила свои мысли:
– Булгаков действительно – Великий! Сотворил Великое зеркало кривых отражений эпохи.
– Наверняка этим влиятельным посетителем
– Стас, а как ты считаешь, Преображенский – «ворона» их круга?
– Марина, Преображенский учёный. Ты перегибаешь.
– Вот! Молодец! Сработала твоя амигдала, – воскликнула Марина, как бы радуясь, что Стас успешно прошёл тест.
– Амигдала, амигдала, а на часах напикТалА. Я поехал, а ты ложись спать. А то Булгаков не простит тебе недосып. – Стас чмокнул Марину в щёчку и упорхнул.
Утро следующего дня началось с изучения архивных документов через электронную регистрацию. Журналистам и писателям был разрешён допуск к таким материалам. И журналистка издательства журнала «Орион» Корецкая Марина Владимировна с вдохновением зарылась в кладези давности.
Она не вчера притронулась к повести «Собачье сердце», у неё уже были найдены предположительные прототипы профессора Преображенского. На первой странице книги, в страданиях пса Шарика, которого Преображенский подобрал для проведения эксперимента для внедрения гипофиза человека в голову собаки. Гипофиз! Этот мозговой придаток определяет облик человека! И если извлечь этот маленький белый шарик – гипофиз собаки – и вшить человеческий гипофиз, ЧТО произойдёт?
Профессор Преображенский был одержим этой идеей: «Имея яичники и сердце собаки и мини-мозг, то есть гипофиз человека?» К этому научному эксперименту Преображенский продвигался с профессиональным опытом. Он практиковал «омоложение», пересаживая обезьяньи яички богатым клиентам.
Первому пациенту профессор так поднял либидо, что несмотря на то, что его левая нога не сгибалась, волосы были выкрашены в зелёный цвет, а лицо изрыто морщинами, он стоял перед своим чародеем – прыгучий скакунчик, розовый и в гордом экстазе. Явился «первый» в дорогом пиджаке, на лацкане которого торчал, как глаз, драгоценный камень, а под полосатыми брюками оказались кальсоны с вышитыми черными кошечками.
«– Снимайте штаны, голубчик, – скомандовал Филипп Филиппович.
– …верите ли, профессор, каждую ночь обнаженные девушки стаями. Я положительно очарован. Вы – кудесник. Вы маг и чародей, профессор!
– Ну, что ж, – прелестно, все в полном порядке. Я даже не ожидал, сказать по правде, такого результата. Одевайтесь, голубчик!
– 25 лет, клянусь Богом, профессор, ничего подобного.
– Вы, однако, смотрите, – предостерегающе и хмуро сказал Преображенский Филипп Филиппович, грозя пальцем, – всё-таки, смотрите, не злоупотребляйте!»
С силой авторитета пожурил Преображенский новоиспечённого «героя-любовника» в вышитых шёлком кальсонах и с устойчивым шлейфом парфюма.
«Приведя себя в порядок, он, подпрыгивая и распространяя запах духов, отсчитал Филиппу Филипповичу пачку белых денег и нежно стал жать ему обе руки».
Потом была дама 55 лет, имеющая молодого любовника, и профессор пообещал ей вставить яичники обезьяны.
И потом… и потом… появлялись богатые, влиятельные, защищённые деньгами, властью и положением клиенты профессора Филиппа Филипповича Преображенского. А на полу в смотровой в смиренной позе лежал пёс Шарик. Наблюдал.