Сфумато
Шрифт:
«Мы, управление дома, – с ненавистью заговорил Швондер, – пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором СТОЯЛ вопрос об уплотнении квартир дома…
– Кто на ком СТОЯЛ? – крикнул Филипп Филиппович. – Потрудитесь излагать ваши мысли яснее».
В этом месте Марина рассмеялась и начала хлопать в ладоши:
– Гениально! Просто захлёбываюсь талантом писателя! Нет! Я напишу эту статью! Моя статья будет не рядовая. Я расцарапаю это напыление, под которым автор скрыл смысл эпохи. И переверну на другую сторону. Перелицую.
–
В сказанной фразе Марина почувствовала привкус горечи.
– И что ты предлагаешь? Написать и положить на полочку, пыль радовать?
– Не знаю.
– А я знаю! Закончу начатое. И не буду себя предавать.
– И когда ты думаешь своим литературным реверансом порадовать Дмитрия Геннадьевича?
– У меня ещё три дня. Думаю, уложусь.
Марина вздохнула и, глядя в глаза Стасу, объявила:
– А ты, Стас, иди к себе.
– О-о-о… Я настроился на почти семейную идиллию.
– Нет-нет-нет! Я буду с Булгаковым! Надо подобрать канву всему написанному. И как-то подготовиться к размазыванию моих противоречий. Уверена, избежать экзекуции не получится.
– Значит, ты, зная реакцию главного, всё же решила головой пробить скалу. Зачем тебе это, Марина? Тебя же могут уволить.
– Могут.
– И что? – многозначительно спросил Стас.
– Уж лучше голодать, чем что попало есть…
– Да-а-а… Рождаются же Омары Хайямы, Пушкины, Булгаковы… И открывают НАМ – мудрость бытия… – сказал Стас, подходя к двери.
– Это вселенская прослойка, без неё мир погрузится в порождение Шариковых и Швондеров. – На этой фразе Марина чмокнула Стаса, на прощанье бросив: – Пока. Звони, – и закрыла за ним дверь.
Было поздно, и она решила принять ванну и лечь спать. Налила в ванну отвар из сердцевин яблок, мелиссы, ромашки и утонула в блаженстве, погрузив своё тело в аромат первозданности. После ароморасслабления, уложив себя в постель, Марина провалилась в глубокую дрёму.
Утром её разбудил звонок. Звонила бабушка:
– Мариночка, звоню пораньше, пока ты ещё на работу не упорхнула. Доброе утро, моя девочка!
– Доброе утро, бабулечка!
– Мариша, ты подъедешь на эти выходные, я тебе подготовлю курочку и консервацию.
– Спасибо огромное. Но в эти выходные не получится. Я работаю. А вот в следующие – обязательно!
– Ну хорошо, тогда в субботу. Буду с нетерпением тебя ждать.
– Хорошо, бабулечка. Целую.
Марина отключила телефон и почувствовала, как растекается по ней тепло. Бабуля для неё была огромным искрящимся шаром, наполненным заботой и бесконечной любовью. Стоит Марине только прикоснуться к этому родному шару, и ей уже хорошо. Она чувствует защищённость. Шар большой, а она маленькая. И она знает, что этого шара ей на всю жизнь хватит.
Ещё лёжа в постели, Марина почувствовала, что она выспалась, и бодрячком прыгнула в тапочки. Умылась и… к тренажёру, потом душ и всё по накатанной. Утренняя линейка очерёдности оставалась не изменой – сок, яичница, кофе.
Дымящуюся чашку она поставила у ноутбука. Своё погружение в творчество Марина привыкла запивать кофе. На компьютере засветился экран.
– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич! – озвучила Марина свой настрой в бодром приветствии.
Итак, распрощавшись с краснопролетарцами, Филипп
«…Вначале в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее…»
А почему трубы замёрзнут? Почему котёл лопнет? Чтобы шестерёнки любой системы работали, их надо вовремя смазать, вовремя отремонтировать, вовремя заменить. А чтобы вовремя заменить, должны быть запасные запчасти. А где взять-то, ежели всё разворовывалось. От калош до жилых площадей.
«…и каждый вечер пение…» – с глубокой грустью почти скорбит Преображенский.
Суть понимания – экспроприировать! Забрать! Забрать жилую площадь у профессора! Пусть пищу принимает в спальне, а оперирует больных в кабинете!
Вот случись что со здоровьем Швондера. Он к Филиппу Филипповичу побежит, а его домоуправленцы, окромя деревянного бушлата в красной обшивке, в цвет революции, ничем помочь-то не смогут. И проводят его в последний путь революционными напевами…
Преображенский – учёный с мировым именем. Он лечит, оперирует, проводит научные опыты. И имеет результаты! От посетителей отбоя нет. И в отлаженную жизнь профессора врывается революция в грязных сапогах и чёрных кожанках и напористо пытается посеребрить руки пролетариата. Было принято решение – отобрать у Филиппа Филипповича часть квартиры. Но с квартирой не получилось, Преображенский позвонил важному лицу, и напористость красного пролетариата сдулась. И они нашли другую лазейку и стали предлагать журнальчики:
«Купите! По полтиннику штука. В пользу детей Германии».
Ещё чего? Будет Филипп Филиппович деньги раздавать.
Да КОМУ??? И для ЧЕГО???
А на полтинник в 1920 году можно было купить продукты. НАПОРИСТЫЕ! Пройдутся по квартирам, соберут дань революции, а потом можно и попеть.
«Я вам скажу, – говорит Филипп Филиппович, – ничто не изменится к лучшему в нашем доме, пока не усмирят этих певцов!»
Шариковы и Швондеры, находящиеся в формировании от низшего к высшему, застряли на своём пути. Но застряли не на пустом месте, а с полномочиями. Полномочия дали, а понимание-то за порогом оставили. Даже у «гипофиза» нет такой функции —передать осознанию импульс развития интеллекта. В романе Булгакова революционные настроения зависали в воздухе и смердели, как прогнившая с сердцевины картошка.
Марина оторвалась от компьютера и опять погрузилась в размышления:
«Прошло 100 лет. СТО ЛЕТ!!! Жадные и нечистоплотные потомки, залипшие в чиновничьих креслах, упираются. Они-то понимают, что мы самая богатая страна в мире по природным ресурсам. США и страны Европы, все, кто с помощью наших доморощенных предателей сильно удобрил потомков революции, и их столько расплодилось… Веками экономически насиловали нашу страну.
"Вчера котов душили, душили… Душили, душили…" – это с отчаянием изрекает Шариков как начальник очистки, куда его назначил Швондер. А позовёт наркомат Шарикова – побежит и забудет. Выполнит команду «ФАС» уже от наркома, а не от Швондера. Преображенского же он уже предал – стал упрекать, обворовывать и дерзить. Забыл Шариков о благодарности своему господину-спасителю.