Сгинь!
Шрифт:
Перестала жить.
Игорь ее подушил еще с минуту. Так, на всякий случай. Слепому сложно убивать наверняка. Ведь жертва может обмануть, прикинуться мертвой, чтоб убийца ее отпустил. А сама вскочит, убежит. Обидно.
Но не знала Ольга, что сосед ослеп, не понимала, что этим можно воспользоваться. А может, в смертельной схватке она просто перестала соображать.
Сдалась.
Игорь вновь прижался к Ольгиным губам. Безвольные губы целовать куда приятнее. Не так часто Игорь целовался с женщинами, потому и не смог отказать
Игорь целовал мертвую Ольгу, страстно впивался в нее, облизывал ее посиневший рот, пытался дотянуться до языка, кусал ее губы. Вдыхал в Ольгу воздух, словно проверяя, оживет или нет. Устал и отвалился, упал рядом с телом женщины, выдохнул и проблевался.
Голову закружило. Зрение так и не вернулось.
Тошнота накатила с новой силой, и Игоря опять вырвало. Если бы он не лишился зрения, то видел бы, что блевал он на свою жертву.
А теперь будешь ее целовать?
Горло жгло от рвоты, блевать было нечем, словно внутренности из себя извергал.
Хуже, чем от червей.
Мужчина надеялся, что яд, каким бы он ни был, подействовал не полностью: все токсичное, вредное вытошнилось, организм очистился.
Но отчего же так плохо? Отчего в глазах темно? Почему так кружит?
Кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит, кружит.
Каждый новый вдох причиняет боль. Кислород почти не проникает в легкие Игоря, упирается, давит на стенки горла, перекрывая самому себе путь.
Мужчина закашлял, пытаясь исторгнуть застрявший в нем воздух, чтобы набрать новый, более покладистый. Но следующий глоток оказался еще тяжелее, еще плотнее. Игорь впускал его в себя мелкими порциями и понемногу задыхался – воздуха легким не хватало.
Это наказание за удушение. Воооот, вот тебе, получай, прочувствуй, каково это – лишиться воздуха.
Ну как?
Приятно?
Игорь пополз на четвереньках к выходу. Сердце грохало, колотило по груди, грозилось вырваться. Мужчина останавливался, прижимал к телу ладонь, пытаясь утихомирить непокорное. Но сердце било и по ладони. Дыхание сбилось окончательно, будто Игорь пробежал марафон, а не прополз два метра от мертвого Ольгиного тела до порога.
Он задышал мелко-мелко, что собака, высунув язык.
Дорога в десяток шагов ослепшему Игорю показалась долгой, но вот он нащупал дверь, надавил на нее, дверь открылась, и Игорь вывалился наружу. Он стал жадно хватать руками снег и заталкивать его в рот.
Снега! Снега! Больше снега! Очистить снегом себя.
Игорь перестал чувствовать холод. Снег не обжигал ладони, почти голым ногам было жарко, даже пронизывающий ветер был мужчине
Вдруг Игорь повалился на спину и задергался: тело его свело в судороге. Мозг отключился. Темнота, суматошное биение сердца и непослушное тело, сведенное от конвульсий. Руки беспорядочно загребали горячий снег, тот подхватывал Игоря, подставлял себя под бьющуюся об землю голову страдальца, немного смягчая удары.
Судорога отпустила столь же резко, как и началась.
Игорь распахнул глаза и сквозь темноту увидел склонившегося над ним мертвеца. За его спиной маячила черная многорукая бабка и шипела:
– Добей его! Добей! Добей!
Руки бабки потянулись к Игорю, но потонули в вязкой темноте.
Мертвец склонился над мужчиной, заглянул ему прямо в лицо. Глазницы мучителя пусты.
«Добей меня», – хочет попросить Игорь, но губы его не слушаются, рот онемел.
Мертвец медленно расплывается.
Тело сводит новой судорогой. Игорь не противится ей. Он впускает ее в себя с благодарностью. Сердце рвется наружу. Разрезать бы грудь да выпустить его – пусть скачет по лесу, свободное.
Но если это смерть, то почему же в темноте? Зачем в темноте? Неужели не придется больше никогда увидеть белый свет, белый снег, белый лес? Разом забылось, как все это выглядит. Образы пропали из головы, и не вернешь их. Солнце – это что? Солнце – это как? Какого оно цвета? Желтый – это как понимать?
«Господи боже, верни мне зрение хоть на пару секунд. Дай в последний раз посмотреть на покидаемый мною мир».
Господи боже не слышит или не хочет слышать. А может, его мертвец шугает: не вмешивайся, это наши дела, вот умрет, попадет к тебе, тогда и будешь решать, что с ним делать, а сейчас не тронь, а сейчас мое.
Вот ведь мертвец каков: обхитрил, довел. И делать ему ничего не пришлось: эти людишки сами друг друга поубивали.
Или таков и был план?
Очередная судорога скрутила Игоря крепко – выжала и вывернула наизнанку. Тело больше не принадлежало ему. Внутри загорелся огонь и мгновенно охватил все органы: превратился в уголь желудок, лопнул мочевой пузырь, стали пеплом легкие, расплавилась селезенка, кишки распались и тлели.
Выгорел Игорь изнутри полностью.
Беспокойное сердце его само бросилось в пламя. Вспыхнуло и перестало стучать.
Три мертвых тела распластались посреди леса – одно в охотничьей избе с широко раскрытыми глазами, покрытое блевотиной, второе – посреди двора, уставясь пустыми глазами в небо, третье в сугробе погребено.
Ветер нагнал к охотничьей избушке серые тучи, сгрудил их в одну свинцовую, и пошел снег. Последний снег этой зимы. Теперь уже точно последний. Крупные снежинки падали на почти остывшее тело Игоря, ласкали его синие губы, целовали в щеки. До Ольги им было не дотянуться, хоть и рвались они в открытую избу, заметая коридор.