Ш.Л.ю.Х.И.

Браун Картер

— Я, между прочим, состою в одном движении. И иной раз перед сном леплю из пластилина куклу, похожую на вас, и втыкаю в нее иголки!

Глава 4

К пяти часам Санрайз-Вэлли походила на громадную парную. Я оставил машину перед центральным складом в надежде, что все это не мираж, порожденный пеклом. Внутри температура из-за вентилятора была градусов на десять ниже, то есть на стадии знойной духоты. Кладовщик удостоверился, что продавать мне ничего не придется, и продолжал ковырять в зубах.

— Херб Лоури здесь? — спросил я.

— А кто

им интересуется?

— Лейтенант Уилер из полицейского управления.

Он кивнул в сторону двери:

— Найдете его там. Бога ради, лейтенант, надеюсь, вы не создадите лишних проблем. Хербу сейчас не до того.

— А кому до того? — ответил я беспечно и зашагал к двери.

Это было складское помещение, приспособленное под временный кабинет. Все пространство завалено товаром, оставалось место лишь для стола и стула. К столу приставлен 88-й винчестер. Тяжело поднявшийся мне навстречу мужчина был высокого роста, крепкого сложения, с грубо вылепленным лицом.

— Херб Лоури? — обратился я к нему.

Он окинул меня взглядом холодных серых глаз и ответил густым басом:

— Ну я Лоури. А вы кто?

— Лейтенант Уилер. Шериф попросил меня заехать повидаться с вами.

— Вот как?

— Маленькая дружеская беседа по поводу предстоящей субботы.

— Поговорите с Эрнандесом. Если и будут неприятности, зачинщиком станет он.

— А вы и ваша ассоциация их прекратят.

— Правильно.

— Сейчас с Эрнандесом беседует сержант Стивенс. И мы просим вас обоих об одном: сохранять хладнокровие.

— Лейтенант, в целом ситуация простая: ни с каким профсоюзом мы соглашений не подписываем и никаким профсоюзным законом не руководствуемся. Так что Эрнандес может изощряться где угодно, только не в Санрайз-Вэлли!

— Но он ведь всего лишь хочет провести своих людей по дороге и в конце устроить митинг. Что в этом такого?

— Лейтенант, вы нездешний, и вам трудно понять. — Он смотрел на меня неодобрительно. — Наши деды начинали здесь. Практически каждый теперь фермер в третьем поколении. Фрукты созревают, их надо собирать. Поэтому раз в год мы их сюда пускаем. Кучу бездельников-бродяг, которые, если б не мы, сдохли с голоду. Мы им платим за работу и предоставляем на время жилье. И все это время оставлять здесь что-нибудь без присмотра, включая наших дочерей, небезопасно. А теперь у них объявился новый лидер! Явился из ниоткуда какой-то коммунистический ублюдок и стал выставлять нам условия, на каких эти лентяи станут работать. Да еще угрожает, запугать нас хочет. Условия нам диктует — в нашей-то долине, в наших садах, в наших домах, нам, хозяевам! — Он резко возвысил голос: — Вот что я вам скажу, лейтенант. Ни у кого тут сердце кровью не обливается. И коммунистов-предателей нет! И если этот мексиканский подонок попробует повести своих в среду, это будет последнее деяние в его жизни!

— Ваша ассоциация собирается применить насилие, — предостерег я.

— Ну и что? — Он обозлился. — Это что, нарушение закона? Мы только защищаем свою собственность от озверевших мерзавцев.

— Это, может, не мое дело, но просто из любопытства. Предположим, они откажутся собирать урожай?

Он отмахнулся:

— Не получится. У них хватит денег, чтобы продержаться не больше недели. Потом придут голодные и начнут работать. А за ними, как овцы, и остальные

потянутся.

— Может, и не потянутся. Они дождутся, когда урожай станет гнить, и тогда владельцам останется либо подписывать соглашение с профсоюзом, либо разоряться.

— Лейтенант, я уже сказал: вы тут пришлый. Вы просто не понимаете. Да я пари держу, они вернутся и начнут работать через неделю, и вся эта идиотская затея с соглашением растает как дым!

— Сколько у вас членов в ассоциации?

— Примерно тридцать пять. Разумеется, у большинства из них есть семьи, не считая постоянных работников, которые, конечно, на нашей стороне.

— Если у них есть свои восемьдесят восьмые винчестеры, — сказал я холодно, — скажите им, пусть лучше оставят их в среду дома. То же относится и к вам.

Он презрительно скривил губы:

— Лейтенант, человек имеет право на защиту своей собственности. И передайте этому вашему заплывшему жиром шерифу, что выборы через шесть месяцев. У всех здешних владельцев собственности есть право голоса, и мы им воспользуемся! А у тех подлецов такого права нет. Пускай он это помнит!

Я предпринял последнюю попытку, стараясь сдерживаться:

— Послушайте, мистер Лоури. Вы говорите, в любом случае одержите победу. Так какого черта вас беспокоит, пойдет ли Эрнандес со своими людьми в эту среду?

Он все упрямился:

— Знаю я их, мерзавцев. Они ищут приключений, так они их найдут!

— Я слышал, им могут оказать поддержку.

— Ну просто сердце кровью обливается! — Он смачно плюнул на пол. — Они нарываются на неприятности, что ж, Эрнандес и прочие свое получат!

— Ладно, — подытожил я. — Вот что, Лоури. В среду здесь будет вершиться беззаконие. И если кто-то попытается спровоцировать беспорядки, то получит гораздо больше, чем может предположить. Это в равной мере относится и к вашей ассоциации, и к Эрнандесу.

Он снова сплюнул:

— Отправляйся-ка лучше назад и передай мои слова шерифу. А не то меня от твоей морды тошнит!

Я вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Кладовщик все еще с предельным вниманием занимался своими зубами. Снаружи меня чуть не хватил тепловой удар, а раскаленная кожа сиденья немилосердно обожгла. Такая погода гарантированно способствует тому, что всякое терпение лопается. Мне оставалось только молить Бога, чтоб в среду разразился ураган с ливнем.

Примерно через милю езды я увидел шагавшую впереди фигуру. Я замедлил ход, шагавший обернулся, подняв с надеждой руку. «Это со мной, верно, от жары, — подумалось мне, — или под влиянием последних событий, беспорядочного образа жизни и возлияний. Что бы этот мираж значил — Микки, вышагивающий по дороге под палящим солнцем?»

Резко притормозив, я вытащил из кобуры своего любимца и положил на колени. Все пространство окна заполнила дурацкая маска из папье-маше, не менее дурацкий голос сказал:

— Вот спасибо, мистер! Никак не думал, не гадал, что меня подвезут. Кого ж тут встретишь в такую погоду, кроме такого дурака, как я.

— Ну-ка, сними маску, — произнес я каким-то незнакомым голосом.

— Пожалуйста, — с готовностью отозвался Микки.

Маска исчезла, открыв взмокшее бесхитростное лицо подростка лет семнадцати. Я спрятал оружие и открыл дверцу. Он забрался, прикрыл дверцу и взглянул на меня с благодарностью: