Шаг в четвертое измерение
Шрифт:
Глава восьмая
Эта встреча была похожа на то, что он увидел, когда перед ним из-за выступа скалы открылось озеро, — теперь у него перед глазами расстилалась обширная панорама, предоставлявшая ему массу новых впечатлений. Книга Блейна, обнаруженная в комнате у Джонни, встреча Блейна с Шарпантье в Риме, и вот теперь перед ним предстал сам Блейн, который, оказывается, живет всего в нескольких милях от дома в Крэддохе. Не может быть никакого сомнения в том, что все это фрагменты единого целого…
У меня не было времени на раздумья. Блейн не спускал с меня глаз. Он заметил мой
— Значит, вам мое имя ни о чем не говорит? — спросил он, довольный, словно глупый ребенок.
— Меня зовут Данбар, — сказал я. — Можно зайти на несколько минут?
— Я не могу вас остановить насильно, — ответил он и, повернувшись, зашлепал по узкому коридору в своих домашних туфлях без каблуков.
Закрыв за собой дверь, я последовал за ним. Мы вошли в комнату с низким потолком и двумя окнами, выходящими на озеро. В какой-то момент я позавидовал его прибежищу. Открывавшийся отсюда вид был достоин той цены, которую ему пришлось заплатить за одиночество и все неудобства. Только на его месте я бы расширил оконные проемы. Строитель этого дома, вероятно, больше заботился о сохранении тепла зимой, чем о виде на природу и свежем воздухе летом. Он пробил в стене окна всего фут в ширину и два — в длину, да к тому же они затемнялись толстой гранитной стеной.
Комната была самой примитивной из всех, которые мне Доводилось видеть в Ардриге, — это была одновременно кухня и гостиная. Большой камин предназначался как для приготовления пищи, так и для отопления, вода подавалась в кран с помощью ручного насоса. Зола забивала камин, в Раковине высилась гора грязной посуды. Три твердых деревянных стула, небольшой круглый стол и пара керосиновых ламп, судя по всему, были неотъемлемыми частями коттеджа. Раздвижной карточный столик, на котором лежали какие-то бумаги и газетные вырезки, скорее всего, принадлежал лично Блейну. Как и полуоткрытый деревянный ящик, из которого вываливались время от времени книги прямо на пол. Кроме того, там стояло плетеное кресло с подушкой, единственное удобное сиденье во всем доме. Он постарался опередить меня и захватить желанное кресло, хотя я вовсе на него не претендовал, так как подушка на нем была такой же грязной и засаленной, как и все прочее в этом жилище.
Он закрыл свои костлявые голые колени шелковым одеялом и потянулся через карточный столик за табаком и папиросной бумагой. Его узловатые, окрашенные никотином пальцы начали проворно сворачивать сигаретку, просыпая табачные крошки. Все это время он внимательно меня изучал, не расставаясь с самодовольной, жеманной улыбочкой на губах.
Я стоял спиной к камину, медленно переводя взор с поразительной красоты буйствовавшей за окном природы, к царившей в комнате неустроенности и грязи.
Блейн следил за моими глазами.
— Там, где все ласкает глаз…
— Лишь гнусен человек… — закончил я строфу, выражая тем самым свое согласие с ним.
— Что вы, что вы! Вряд ли это вежливо по отношению к вашему хозяину, мистер… Боюсь, я не разобрал вашего имени…
Он явно издевался надо мной.
— Имя мое для вас не имеет значения, — ответил я. — К тому же я не считаю вас своим хозяином.
— Почему же?
Лизнув край бумажки желтым языком, он сунул сигарету в рот. Он взял в руки зажигалку, настоящий предмет искусства, украшенный золотым орнаментом, но его большие ногти с траурной каймой просто отталкивали. Откинувшись в кресле, он сделал первую затяжку.
— В таком случае, как говорят латиняне, когда хотят поскорее от
Я решил прибегнуть к тактике шока.
— Где Джонни Стоктон?
Жеманная его улыбочка мгновенно улетучилась. Его глаза сузились, прищурились. Сигарета, которую он стискивал между пальцами, продолжала тлеть, то затухая, то вспыхивая снова. Вдруг он часто задышал.
— Понятия не имею, о чем вы толкуете.
Теперь голос его уже не был беззаботным, утратил свою первоначальную вкрадчивость. Он был таким же суровым и непреклонным, как и мой.
— Мальчик снова пропал!
— Снова! — Это слово, казалось, потрясло его. Он его даже повторил, правда, шепотом: «Снова»…
— В последний раз его видели, когда он шел в этом направлении. Вам лучше сообщить мне, где он, причем немедленно. Если вы этого не сделаете, придется обыскать коттедж.
— Вы пользуетесь своими низкими преимуществами по отношению к больному, беспомощному старику. — Его голос дрожал. — Я никогда ничего не слыхал о Джонни Стоктоне. Кто он такой?
— Как будто это вам неизвестно! Вы сразу узнали его имя. Я это видел по вашим глазам. Я не верю в совпадения. Не может быть случайностью тот факт, что я обнаружил у него в комнате вашу книгу, а затем выяснилось, что и сам автор живет поблизости. Я не намерен даром тратить время на разговоры. Так вы скажете, где он, или нет? Или мне придется обыскать дом.
— Не знаю. Это правда. Я не знаю, — его голос стал почти неслышным, — и не желаю ничего знать.
— Значит, вы тем самым признаете, что слышали о Джонни?
— Нет! Я ничего не признаю! — Он перешел на крик.
Я встал, подошел к шкафу и резким рывком отворил створку. Он был достаточно большим, и в нем мог поместиться четырнадцатилетний мальчик. Но его там не оказалось, — лишь несколько разбитых тарелок, сломанные кухонные принадлежности и скудный запас провизии. В комнате оставалось еще одно место, где можно было спрятаться. Наклонившись, я протиснулся в камин и заглянул в дымоход. Там ничего не было, я увидел в конце покрытого сажей тоннеля клочок ярко-жемчужного неба. Блейн молча наблюдал за мной. В его глазах ледяного цвета вдруг пронеслись беспокойство и расчет.
Я отправился обследовать коридор. В доме была еще одна комната, спальня, в которой кровать не была ни убрана, ни сложена, ни сбита, — нет, просто на кровати лежала спутанная куча серых грязных простыней и одеял темного Цвета, напоминая логово животного. Эта грязь и беспорядок, насколько я понимаю, не свидетельствовали просто о лени хозяина. Не говорили они и об абстрактном восприятии всего вокруг философом, который не привык поддерживать дом в чистоте даже ради самого себя. Нет, это было свидетельство его поражения. Если мои догадки были верны, то он видел, как гибнут его самые дорогие идеи вместе с крахом стран, членов германской оси, и он теперь как физически, так и психологически, погибал вместе с ними.
В конце коридора я обнаружил еще одну дверь. Открыв ее, я ступил на луг с мягкой травой. Здесь располагались небольшие постройки — коровник, сарай для кур и т. д. — реликвии тех дней, когда здесь стояла процветавшая маленькая ферма. Я ничего не нашел в них, кроме толстого слоя пыли и паутины. Пыль, по-видимому, здесь давно никто не тревожил. Я снова открыл заднюю дверь. Свет прорвался в проем и мутно осветил каменные плиты темного коридора и какой-то валявшийся на полу клочок бумаги. Я его поднял.