Шаг вперёд, два шага назад
Шрифт:
— Да ничего, дядя Виталя, — смутился Шурик.
— Как это уничтожил?! — не поняла я. — Зачем? Почему?
Но папа не ответил, увлёкшись работой. Я расстроилась. Я так любила их рассматривать в детстве. Передо мной вставали сценки каких-то историй, которые рисовало моё воображение, глядя на рисунки. Там были белокурые девы, у ног которых склоняли головы… О, чёрт! Так это было никакое не фэнтези и не сказки! Белокурые девы. Исцеляющие! Чудовища! Волки! Оборотни! Я схватилась за голову. Я плохо помнила уже сюжеты рисунков, только их героев.
Я полезла
Папка выпала у меня из рук, рисунки рассыпались по полу. Шурик, который медленно, в отличие от меня, просматривал рисунки, всё ещё в одной первой взятой в руки папки, протянул мне один рисунок:
— Крутотенюшка! — восхищённо протянул он.
Я посмотрела и замерла. Это был эскиз, набросок, на котором был изображён волк. Только не простой, а огромный, страшный. Он был изображён в движении, перед нападением. Чёрная шерсть стояла дыбом, пасть страшно оскалена, огромные клыки угрожающе выделялись на переднем плане. В хищных глазах светилась злоба и ненависть. Я не видела оборотней, но поняла, что это он, сразу.
Я подошла к отцу.
— Папа, что это? — показала я ему рисунок.
Он бросил один косой взгляд и отвернулся. Безэмоционально сказал:
— Откуда он? Я вроде все выбросил. Это оборотень.
— А где ты его видел, папа? — стараясь как можно задушевнее, спросила я.
— Нигде, — рассмеялся папа. — Где я его мог видеть, дочка? Это же оборотень, — посмотрел он на меня так, словно мы говорим о разных вещах. — Я его придумал.
— То есть это твоя фантазия? — уточнила я, но без особой надежды что-то узнать.
— Ну конечно! Это набросок для картины. Из тех, про которые ты спрашивала сейчас. Всё, Анечка, не отвлекай меня. Я скоро закончу!
Я отошла, оставив папу рисовать. Шурик взял у меня рисунок обратно и спросил:
— Можно я возьму? Покажу ребятам. Вот они прибалдеют. Слушай, может, мне её сделать, а? Круто же!
— Даже не вздумай! — отобрала я рисунок. — Про тётю Свету не забыл? Её инфаркт тут же схватит.
— Точно… она сказала, никаких волков. Не, ну что такое?! Этого нельзя, того нельзя! — возмутился Шурик.
Не обращая на него внимания, я сложила рисунок и положила в сумку, к браслету. Рисунок браслета, несмотря на вопли возмущения Шурки, тоже положила туда же.
— У тебя фото есть, — отрезала я.
— А тебе зачем?!
— Надо, Шурик, надо. Хочу его историю узнать. Не буду же я всем под нос драгоценности пихать.
— Тоже фото могла бы сделать.
— Нет, Шурик, ничего ты не понимаешь. Фото — это доказательство, что он существует, и что я его держала в руках. А рисунок — это всего лишь рисунок. Никогда не знаешь, к чему приведёт расследование, — нравоучительно произнесла я. — Ты забыл постулаты журналиста. Зря что ли у нас месяц околачивался? Будь готов ко всему!
— Всегда готов! — выпалил Шурик, подняв руку по-пионерски вверх.
— Вот-вот.
— Ты
Я посмотрела на него так, что он быстро проговорил:
— Ну ладно, мне пора бежать. До скорого! Удачного свидания. Значит, вечером тебя не ждать? — он подхалимски улыбнулся.
— Да, ложись без меня. Сказки не будет, малыш.
— Ой-ой-ой. Зато её услышит Стас, да? — съёрничал Шурик, за что получил тычок и пожелание отправиться поскорее в том направлении, куда он собирался идти.
А когда начался рабочий день, я узнала новость — Леонов ночью выпал из окна и разбился насмерть.
— Представляешь? А ты помнишь, как он у Стаса после вечеринки в гробу утром очнулся на Хэллоуин? Ерошкина ещё тогда накаркала, что это к смерти? Сейчас все только об этом и говорят, — Нина вздохнула в трубку.
— А что случилось-то? Какие версии?
— Пока рано говорить. Похоже на самоубийство. Но записки нет.
— А помочь никто не мог? Никаких насильственных следов нет?
— Предварительный осмотр криминалистов — нет. Но результаты экспертизы будут через несколько дней.
— А где произошло? Дома? Этаж какой?
— Дома, да. Двенадцатый этаж.
— Что, совсем-совсем ничего? А следов чужого присутствия в квартире? — не верила я. У меня уже была версия происшедшего.
— У следствия пока нет никаких подозрений. Они уверены, что это самоубийство, — заверила Нина. — Так что я сегодня на выезде, увидеться не получится.
— Ясно. Держи меня в курсе, — попросила я.
Я хотела поговорить с чудовищем. Но на телефоне срабатывал автоответчик с сообщением, что хозяин уехал на пару дней по работе, и свяжется как только сможет. В голове вертелись разнообразные мысли насчёт происшедшего. И везде в них фигурировал чудовище. Особенно в свете вчерашних событий. Но Алекс на звонки не отвечал.
Я всё-таки смоталась на конспиративную квартиру, в надежде на какие-то следы чудовища. Там для меня лежала записка: «Уехал по делам на несколько дней. Не обрывай телефон. Вернусь, сообщу.» Ниже была приписка более мелкими буквами, видно, он решил дописать для меня впопыхах: «П.С. Не думай ничего плохого, а дождись меня. И не злись. Займись чем-нибудь приятным, Новый год скоро.» Я усмехнулась. Он хочет показать, что хорошо меня знает? У него получилось.
Я повертела записку и обнаружила на обратной стороне ещё одну приписку. Она была написана ещё корявей, чем предыдущая: «П.П.С. Насчёт безопасности, не волнуйся, больше тебя никто не тронет. Я всё уладил».
Вот тут я разозлилась. Он всё уладил. И в то же время, не думай обо мне плохо. А как я должна думать, вследствие смерти Леонова? Хотя он прав, я уже столько раз ошибалась, что стоит дождаться его и выслушать.
Я порвала записку и выбросила. Оставила ему свою. «Спасибо, что хоть так предупредил. Впредь, если не хочешь, чтобы оборвала телефон, позвони и предупреди. Жду. Волнуюсь. Как всегда, много вопросов».