Шаги за спиной
Шрифт:
«Корреспондент» перелистнул несколько страничек альбома:
– А кто это?
– Ее супруг, редкая мразь. Может быть, я преувеличиваю, но в ночь перед похоронами, он ушел к своей любовнице. Позвонил оттуда, облил нас всех помоями, прислал за чемоданами и сказал, что не придет на похороны. Но пришел. В нем было что-то человеческое. Когда Ася умерла, он пытался покончить с собой.
– Они были женаты долго?
– Нет. Он был из тех мужчин, которыми легко вертеть. У
Аси был роман с одним очень представительным человеком (его, кстати, тоже звали Романом). Это было безнадежно. Ася даже родила от него,
Она нашла этого – первого, кто подвернулся. По-моему, она была однолюбка. До двадцати лет – ничего, а потом – как с ума сошла. И главное, что все безнадежно.
– Расскажите еще о ней. И о ее муже, если можно.
Постарайтесь быть объективной.
Мать задумалась. Ее щеки чуть вздрагивали, белые от пудры.
Она была неприятно красива в свои пятьдесят, то есть красива неприятной, отталкивающей красотой. Такая красота заметна уже в десять, в пятнадцать она собирает поклонников, в восемнадцать поклонники позволяют легким ножкам втаптывать себя в грязь, примерно в двадцать один из поклонников не выдерживает и грубо, грязно, зверски, с наслаждением и не помня себя бьет этой красоте морду. Другие поклонники этот поступок тихо одобряют. В тридцать красота становится чуть-чуть ненастоящей: толстеют губы и щеки, губы приходится красить тонкой полосочкой, появляются первые морщины, а поклонники становятся не столь покладистыми, в сорок красота исчезает вовсе, а с ней и неумеренность в радостях земных, зато в пятдесят ненадолго проглядывает солнышко.
– Мне трудно быть объективной, – сказала она. – Ася, она была вся в меня. Непохожа внешне, но характер мой. Ей ничего не стоило плюнуть в душу, да еще нагло, с вызовом. У нее был острый язык, могла переговорить кого угодно и отбрить, и отшить, и пришить к себе намертво, если нужно.
Меня она не любила, только саму себя. И Романа, – еще больше чем саму себя. Даже я была для нее мусор, а Валерий (Валерий – это муж), тот был мусор вдвойне.
Второй из посетителей (молодой человек лет двадцати в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, с благородными чертами лица и бычьей силой, сразу заметной в наклоне шеи) приподнял голову, услышав слово «мусор», и вопросительно посмотрел; ничего не сказал. Он стоял, прислонившись к дверному косяку; стоял молча.
– А Валерий, – спросил «корреспондент», – он кто был такой?
– Он? Разнесчастный учитель музыки. Я мало что могу сказать о нем. Он был никто и никакой. Замкнутый. Злой, но сдержанный. Нас он боялся. Все сидел в своей комнате. Иногда играл, и играл неплохо. Впрочем, не мне судить. Однажды он чуть было не избил Асю, она его слишком довела. У меня самой был такой же в молодости (она взглянула на мужа, но муж только пошевелил пальцами).
– Как это было?
– Ну, как это бывает. Приятно разбудить в мужчине зверя (она улыбнулась и сразу помолодела) и приятно потом этого зверя укрощать. А как укрощать – широко раскрыть глаза и так невинно – невинно спросить… Да, все равно о чем спросить.
Но если это делать слишком часто, можно не успеть открыть глаза.
Асин дед, седой и весь будто выбеленный сединой старикашка (с белой кожей и белыми глазками) неуверенно перемещался от одного кресла к другому. Он двигаля так, как будто боялся рассыпаться.
– А завтра будет дождь! – сказал
– Не обращайте внимания, – сказала мать, – он уже ничего не понимает.
– И последний вопрос, – поинтересовался «корреспондент», – я хотел бы узнать, где этот Валерий сейчас?
– Вот этого я вам сказать не могу.
– Разве?
– Да, конечно. К нам приходила милиция, его разыскивали.
Потом разыскали, был у любовницы. Но, вы же понимаете, нам адрес этой любовницы знать неинтересно.
– Конечно, – сказал «корреспондент», – но может быть ваш муж что-нибудь знает?
– Я ничего не могу сказать, – ответил отец, – этот человек для меня умер. Умер с того дня, когда воскрес в больнице.
Лучше бы он умер по-настоящему. Если вы хотите узнать адрес его любовницы, то обратитесь в милицию. Вы знаете, за что его разыскивали?
– Нет?
– За убийство лучшего друга. Выпили, поссорились и один другого убил. Вот это называется дружба в наше время.
– А завтра все-таки будет дождь! – вставил дед и посмотрел на «корреспондента». – Убирайся отсюда, болтун!
– Спасибо за информацию, – сказал «корреспондент» и поднялся.
Его друг тоже отклеился от двери.
Они вышли во двор. Дождь стоял стеной. Громыхало в разных концах неба. Верхушки деревьев казались серыми.
– Значит, его уже взяли, – сказал «корреспондент».
– Ну и что?
– А то, что убийство они не смогут ему пришить. Здесь как раз тот случай, когда не выйдет.
Вертикальная и очень прямая молния разрезала небо.
– Ух ты!.. Не знаю, как в Америке, а у нас свидетелей защищать не умеют.
– Тогда че ты волнуешься?
– Чем быстрее мы его найдем, тем лучше. У меня нехорошие предчувствия. Юрочка слишком разошелся. Главное, дурит, оставляет свидетелей. Он гадит, а я должен за ним подбирать. Впрочем, Хан тоже дурит, но он все-таки Хан. Его распоследняя дурь похлеще наших выдумок. Почему у этого Деланю французская фамилия?
– У тебя такая работа за ним подбирать, – ответил молодой, – скольких ты уже подобрал?
– За Юрой – двоих. А всего шестерых.
– А кто был первый?
– Так, сопляк один. Я задушил его галстуком. Если хочешь, то Валеру я оставлю тебе. Надо же и тебе попробовать.
– Мне все равно, – ответил молодой. – Интересно, будет ли завтра дождь?
32
Женя вернулась домой с тренировки. Сегодня она была очень не в духе. Села в кресло, включила телевизор, попробовала читать, потом подогрела суп. Ничего не клеилось. Просмотрела листки с тактическими разработками и снова села в кресло, засмотрелась пустыми глазами в пустоту. В голове слегка плыло.
Заорал телефон. Боже мой, опять кому-то что-то надо.
Неужели нельзя оставить меня одну? Она подняла трубку и услышала незнакомый голос.
– Кто это?
– Валерий Михайлович.
– Какой Валерий Михайлович?
– Твой бывший учитель музыки.
Женя улыбнулась, узнав голос. Его все называли Лериком.
Год назад она даже была в него влюблена, бывает такая любовь-однодневка в тринадцать лет. Сегодня в одного, а завтра сразу в двоих, которых сегодня еще не знаешь. У Лерика Женя ухитрилась выпросить четверку. Единственная четверка в табеле. Когда занимаешься спортом, то учиться некогда.