Шаги за спиной
Шрифт:
– Еще немного, и все это станет своим, правда? – сказал он и Людмила успокоилась.
Они поднялись (девятый этаж, лифт сносно чист, с наклейками из голых женщин и Love Is) и еще раз осмотрели квартиру. Хозяин уже ушел и предупредил, что вернется через четыре дня, проверить. Хозяин был худ, румян и смешлив. Он взял с собой только маленькую сумку вещей, полупустую.
Комнаты тоже были полупусты.
– Здесь нехватает половины мебели, – еще раз заметила Людмила.
– Зато есть вторая половина, – ответил Валерий. – Давай искать в жизни только лучшие стороны.
– Давай.
Этой
– Прямо так и сказала? – весело удивился Валерий.
– Да, я говорю: «Что же ты не помнишь?» А он говорит:
«Кажется припоминаю, нам и вправду было хорошо с тобой.» Он поверил.
– Ты обманула нас обоих.
– Я ведь артистка. Признайся, что хорошая.
Он признал это: слишком хотелось спать.
Утром они вышли на балкончик. Балкончик был серым и неуютным, как и большинство предметов в этом доме. Висели три древние веревки, на одной из них болталась тряпка, пережившая в подвешенном состоянии уже несколько зим и несколько хозяев.
Железная решетка неизвестного предназначения, бутыль, две кастрюли без ручек, вставленные как матрешки, банка от фотохимикатов. Бетон заляпан краской. Перила шаткие.
Людмила обрезала веревки и смела мусор на головы соседей.
Соседи остались немы – хороший знак. Во дворе лаяла собака, бабушка уговаривала Сашеньку не ходить в песочек, ранняя песня пела о Плэйбое-простогерое, светило колючее солнце.
Валерий наклонился над перилами.
– Осторожно!
– Не опекай меня, как мамочка.
– Но это ведь опасно.
– Да, это ведь опасно, – повторил он и в его глазах мелькнуло что-то совершенно новое, неожиданное даже для него.
– О чем ты подумал сейчас?
– А я разве думал?
– Я видела.
– О тебе. Правда, я все время думаю о тебе. Ты тоже давай поосторожнее с этим балконом. Не облокачивайся на перила. Я же знаю, ты сразу начнешь стирать и вешать сюда вещи.
Осторожнее, хорошо?
– Хорошо.
– Что у нас на завтрак?
– Ничего. Последние пять долларов. Разорвем напополам и пожуем.
– Тебя так хорошо ограбили?
– О-очень хорошо.
– Тогда давай и мы кого-нибудь ограбим.
– Ты серьезно?
– Да.
Людмила задумалась.
– Нет, я думаю, что ничего не выйдет. Я грабить не пойду, я боюсь. А у тебя не получится, – сказала она.
– Ты такого плохого мнения обо мне?
– Напротив, такого хорошего.
– Но ведь нас ограбили. Это же несправедливо?
– Теперь ты хочешь ограбить других и скажешь что это справедливо?
– А почему нет?
– Ты у меня новый Деточкин, из «Берегись автомобиля», да?
– Нет. Просто такие правила игры. Такое единственное честное правило: играть нечестно. Тот, кто играет нечестно, тот побеждает. Тот, кто играет честно, тот умирает с голоду.
Но умирает просто потому, что не знает главного правила: играй нечестно.
– Что ты еще скажешь?
– Я скажу, что ничего плохого в этом нет. Мы не будем грабить несчастных, никого не станем убивать или калечить, мы даже не возьмем
– Тем более – своя.
– Да, тем более своя. И твоя тоже, между прочим. Когда ты жила на подарках, это разве было справедливо? Это было лучше?
И вообще, о чем мы с тобой говорим? Ведь если нет другого выхода, нужно пользоваться тем, что есть. Что бы мы здесь не решили сейчас – результат один.
– Можешь не убеждать меня, – сказала Людмила, – я согласна, по другому нельзя. Но грабить будешь сам. И я не вынесу, если тебя поймают.
– Что ты сделаешь?
– Если я потеряю тебя, то брошусь с этого балкончика.
Поэтому не дай мне тебя потерять.
– Не дам, – ответил Валерий, – но ведь и ты не из тех, которые теряют.
40
Они решили начать с маленького магазинчика. Оглушить – взять кассу – уйти.
Этот день, как и несколько последних, был жарким и безветренным. Жара навалилась уже с утра, такая, что хотелось найти воздух и подышать – хотя вот он, кажется, бери и дыши.
Переходы из солнца в тень ощущались как переключения воды в душе – с горячей на холодную. Несмотря на отдаленность от моря, город казался курортным: вон там море, внизу, в конце дорожки, только дойди и увидишь – жаркие, почти пустынные миражи. Все пронизано несуществующим морем; оно угадывается в дальней перспективе каждой улицы; ветви деревьев склоняются неуловимо по-особенному, как могут склоняться только ветви приморских деревьев. Блеск листьев тоже говорит о море; весь город – только одна огромная переливающаяся капля жара.
Редко-редко проедет машина, на улицах тишина, такая, что даже слышишь стук каблуков явно милой девушки, спешащей, но невидимой. Ты идешь медленно и редкие – шлепающие, твердые, мягкие, шаркающие, чуть слышные, детские, женские – шаги догоняют тебя, перегоняют, уходят. У бордюров тротуара песок, с обеих сторон – еще одна морская иллюзия. Песка много, его не вымести. Кое-где песок зарастает травой. Дети застревают на ходу, чтобы покопать месок лопатками. А мамы вечно спешат и дергают их за ручки.
Может быть, все дело в том, что это незнакомый район.
Валерий стал в тень круглого клена и начал наблюдать. Было около восьми. Половина уличного населения – дети. Дети невнимательны, но хорошо запоминают. В тишине они перекрикиваются как петухи в деревне, иногда вступают мамы или бабушки:
– А пойдем в войну играть…
– Слезь с дерева! Не можешь?
– Аааай! Это не твоя! Кукарекуууу!
– Что же ты папе даешь? Она грязная!
Прошла женщина почтальон, отбрасывая неправильную тень: солнце отражалась в стеклах и освещало ее сразу с обеих сторон. Вторая тень то появлялась, то исчезала. Женщина встретила знакомого и заговорила с ним. Открылась черная узкая дверь магазина и худой мальчик в очках (лет семнадцати) вынес самодельную вывеску: «Продукты Магазин Класс!!!». Сейчас в кассе денег нет, это понятно каждому.