Шаги за спиной
Шрифт:
Это я, – вывела авторучка.
Кто это «Я»?
Я твой старый знакомый.
Пошел к черту! – написал Валерий.
Я тебя все равно съем. Абрик.
Я тебя не знаю!
Авторучка нарисовала схематического чертика. Того самого, с которым он разговаривал в больничном парке.
Того самого, которого просил подарить везение и любовь женщин. Контур был прекрасно узнаваем.
91
Валерий прекратил писать, чувствуя, как зашевелились волосы
Была ночь, часы с маятником только что отбили полночь (и хотя полночь здесь сдвинута на час от общепринятого времени) – это время чертей, оборотней, вурдалаков и невиннно убиенных. Время совершать признания и время прощать.
– Тамара?
Тамара спала, откинув голову (только вечером помыла волосы; милая, как же я люблю каждый твой волосок); спала, приоткрыв рот. Жаловалась на головную боль с вечера, бедная.
Что ей снится? Что снится человеку с чистой совестью?
Сады, радость летних дней, счастье с любимым, чайка, скользящая над волнами, и интересные сюжеты с собственным участием, где добро всегда побеждает.
– Тамара?!
Она пошевелилась, открыла глаза и доверчиво, по детски, улыбнулась. Все можно простить за одну такую улыбку – но почему я сам не умею улыбаться так?
– Ты меня разбудил.
– Прости меня. Как голова?
– Болит, но терпеть можно.
– Ты ничего не ела вечером, – сказал Валерий.
– У меня постоянная горечь во рту. Это из-за головной боли; таблетки не помогают, помогали только женькины цветы.
Она говорила, но глаза оставались спящими.
– Прости меня, – повторил Валерий.
– За то, что разбудил?
– Нет, за все. Мне стыдно.
Сон в ее глазах исчез – как будто растаяли две прозрачные льдинки; заблестели слезами в уголках глаз.
– О чем ты говоришь?
– Мне стыдно, – продолжил Валерий, – стыдно видеть тебя, говорить с тобой, прикасаться к тебе. Ты знаешь?
– Я знаю, – сказала Тамара. – Я же сказала тебе, что знала все с самого начала. Я тебя не виню, она сама на тебя вешалась.
– Я нисколько ее не люблю. Это было сумасшествие. Ты меня простишь когда-нибудь?
– Я тебя давно простила. Что ты пишешь?
– Это только мысли про себя. Я не могу написать ничего путного. Мне кажется, что я как скрипка Страдивари, я даже уверен, что могу звучать гениально, я могу исполнять гениальные мелодии, которые лежат на дне моей души. Но когда я пробую, слова расплываются, а звуки гаснут. Наверное, нет большего труда, чем научиться исполнять себя.
– Можно прочесть?
– Да.
Почему-то замерло сердце.
– Подставь лампу поближе, – сказала Тамара. – Какая тишина; наверное так поздно, но мне не хочется спать… Кто такой Абрик?
– Я не знаю, это слово выскакивало само собой.
– Это обязательно что-то значит, – сказала Тамара. – Твой грех в том, что ты безбожник. Посмотри на меня. Я спокойна,
– Я уже пробовал, – признался Валерий, – мне не помогло.
– Если ты пробовал искренне, то ты был услышан, – она отложила тетрадь, – я не понимаю, о чем ты писал.
– Я сам не понимаю.
– Давай забудем обо всем и будем жить только вдвоем, только вместе, только для себя.
– Давай, – согласился Валерий. – но мне все еще стыдно.
– Это ничего, – она притянула к себе его шею.
– А это не грех? – спросил Валерий.
– Бог есть любовь – любовь есть Бог – любовь не может быть грехом.
92
Следующим утром Тамара предложила сходить в горы, на ту самую полянку, где Валерий с Женей рвали цветы – ее голова разболелась невыносимо.
– Слишком часто она болит, – заметил Валерий.
– Это от высокого давления. Я же тебе говорила, что больна с детства. Голова была тяжелая всю ночь, сейчас терпимо, но я знаю, что скоро начну сходить с ума. Я должна знать, где эти цветы; ты мне покажешь.
Валерий был не уверен, что сможет узнать, но согласился.
После некоторых блужданий он нашел ту самую дорожку в горы. Дорожка начиналась от оврага с родником; у родника было множество следов коз. Метров триста дорожка шла по голой местности, затем углублялась в лес. Лес местами был почти непроходим, но, как ни странно, в самых непроходимых местах встречались дачи, огражденные колючей проволокой и защищенные гавкучими псами. Возле дач валялись бетонные плиты, доставленные сюда некоторым совершенно невозможным образом – разве что на вертолете или при помощи магии.
Несколько раз Тамара садилась, ей становилось хуже.
– Мы взяли спички? – спросила она.
– Взяли.
– Тогда мы заварим чай, как только доберемся – у меня уже нет сил терпеть.
Остаток пути они шли молча. Несколько раз Валерий пробовал заговорить, но не получал ничего кроме взглядов. Он потерял тропинку; теперь он уже совершенно точно ее потерял.
Оставалось надеяться, что такая же трава растет и в других местах. Пока цветков нигде не было. Тогда были желтые колокольчики, они росли на длинных стеблях. Не могут же они расти только на одной полянке?
Они добрались к вершине только к трем часам. Валерий сел в траву.
– Это здесь?
– Да, здесь, – соврал Валерий.
– Где они?
– Подожди, я отдохну.
– Я не могу ждать, – сказала Тамара, у меня все плывет перед глазами. Мне еще никогда не было так плохо, как сейчас.
– Вот это кажется они, – Валерий указал на светло-желтые цветки, которые пробивались сквозь траву здесь и там.
– Ты уверен?
– Да, – соврал Валероий, – ты же видишь, что других здесь нет.