Шах и Мат
Шрифт:
Вопрос: «кто поет?» остался не озвученным, я растеряла весь свой пыл от увиденного. Шах был бледен, не смотря на природную смуглость, с кругами под глазами, хотя я точно помню какую дозу обезболивающего ему дали с собой, помимо вколотого. Гипотетически он должен был смирно лежать на подушках с мученическим видом, а не что-то вдумчиво читать и одновременно что-то печатать на своем ноутбуке. Полулежа на софе, Шах меня заметил не сразу, а впрочем, и я уже не спешила с разборками. От чего высокие ноты приветствия сменились шепотом:
— А вот и вы…
— Нашла все-таки, — он оторвался от экрана,
— Прятались? — от такой искренней радости с его стороны я оторопела, совсем забыв о профилактических разборах полета.
— Прятался. — Он отложил ноутбук и погладил место рядом с собой. Откинувшись на спинку софы, вытер взмокшее лицо. Молча, дожидался моего приближения.
— Может вызвать доктора, вы давно принимали анаболики?
Он ответил, не открывая глаз:
— Во-первых: на «ты» и после всего — это не обсуждается. А во-вторых: доктора не нужно, меня уже осмотрели. И в-третьих: Ань, не выходи из дома дня три. Это для твоей же безопасности.
Уловив нечто иное, чем просто любовь отдавать указы в его менторском тоне, я неосознанно согласилась:
— Хорошо. — Мой ответ повлек резкое движение с его стороны и сосредоточение внимания на моей персоне. Следующее его предложение было неожиданным:
— И я хотел попросить тебя, останься здесь на весь отпуск.
— Не поняла…
— У тебя три отпуска не закрыто за три года? — решил он уточнить, спокойным плавным движением взял меня за руку и подтянул к себе. Будучи в шоковом состоянии пересела ближе без вопросов:
— Д-да.
— Останься тут на все три отпуска.
— Почему?
— А если я просто хочу чтобы ты по-нормальному отдохнула.
— Просто так?
— Хорошо, я прошу в счет вчерашнего происшествия дать мне 90 дней. — Я недоверчиво прищурилась. Учитывая вчерашнее происшествие, я в огромном долгу. Но он сейчас шутит, да?
Шаген собирался с мыслями, прежде чем добавить:
— Те самые 90, что ты требовала от своих партнеров.
Еще до встречи с Ромой я прочитала книгу Стива Харви «Поступай как женщина, думай, как мужчина» и всех навязчивых ухажеров осаживала предложением повременить с интимом 90 дней. Их ряды значительно редели, позволив увидеть суть мужской заинтересованности. Но затем появился Рома, и я как влюбленная дуреха сама открылась и далась. Мое признание было зафиксировано. Именно ту знаменательную переписку я долгие годы сохраняла как напоминание на рабочем столе буки. Но о моем условии партнерам могут помнить лишь партнеры. Точнее — партнеры и лучшая подруга.
— Ты не…
И Шах внимательно смотрит на меня и руку не отпускает.
— Ты… Ты с Элей тогда обсуждал меня?
— Я познакомился с ней из-за тебя. — Перебирая мои пальчики. Он поднес ладошку к лицу и подул в ее середину. — Ты ведь знаешь этот метод. Хочешь познакомиться с девушкой, подойди к ее подруге.
Слов не было, я просто сидела рядом, ощущала его тепло, сухость руки, его надежность и явный интерес, и не понимала — как это возможно?
Взглянув на меня через мои же пальчики, мягко улыбнулся:
— И ты оказалась счастливо влюбленной.
— Лучше бы я была счастливо замужней.
— Будешь. — Пообещал он легко и просто, словно видел мое будущее на рисунке ладони. — Мне жаль,
В ответ я могла бы честно признать, что мне того прошлого — не жаль. Так бы я не разглядела самого Шаха за всеми его принципами. Но я смолчала.
Сейчас отчетливо поняла, что плевать мне на Шевченко и его разборки. Три дня в доме еще никого не убили, я за это время я точно узнаю, что на самом деле произошло. Но вот сейчас задело другое. Шаген не сказал «у клуба» и было в этом что-то застарелое и горестное, оставившее след. В прошлый раз я так же заметила его странное отношение к клубам, и не придала значения. А вот сейчас все словно становилось на свои места: и поведение Шаха и его требования и чрезмерная опека.
Я сжала ладонь, привлекая внимание:
— Как ты меня нашел? Там… меня же в подворотню затолкнули, и никто увидеть не мог. — Молчит и глаз на меня не поднимает. — Шаген, ты меня по телефону отслеживал?
— Шах? — я приблизилась и заглянула в черные глаза блестящие праведным гневом. С опозданием поняла, что сейчас будет отповедь за нехорошее поведение.
— Ты знаешь, что такое соблюдение безопасности в общественных местах? Пришла с группой, ушла с группой. Одна возле злачных мест не ходишь…
Отчитывает тихим голосом, а в глазах беспокойство и стремление втолковать свою теорию, навязать, бесспорно, полезные правила. Вот только между строк прописаны истины, о которых он не желает рассказать открыто. Меня мама ругает так же за неповиновение или очередную передрягу, потрепавшую мне нервы. Но в ее голосе нет уверенности в неизбежном, как в случившемся, нет убежденности, что произошедшее может повториться.
Я дала ему договорить прочувствованную речь «о технике безопасности для девушки», прежде чем нависла сверху, значительно сократив расстояние между нами:
— В твои семнадцать, случай заставивший уехать из Еревана… Ты не доглядел за девушкой. За своей девушкой… В клубе?
Вздрогнул. Попытался встать, не дала, толкнув его обратно на подушки. Сопротивляться он мог, но только лишь вызвав приступы резкой боли в боку. Словно смирившись с неизбежным, Шах лег обратно и совсем тихо ответил:
— Я нес за нее ответственность… И я не знал, что она ослушается.
— А винишь себя?
— Уже нет.
Снимай мы кино — это был бы один из самых удачных моментов для поцелуя. Вот только я была не готова. И прищур черных глаз, говорил о том, что меня видят насквозь. Возможно, его это расстроило, но он всем своим гордым видом сообщал, что готов еще потерпеть.
Я перевела тему:
— На счет отпуска сроком в один месяц я отвечу через неделю. Когда закончатся съемки.
Перестраховка — вот один из принципов моей жизни. И мне легче перестраховаться выждать и обдумать все еще раз, чем дать обещание и не сдержать его в силу причин и обстоятельств.
— Мы в любом случае останемся друзьями. — Искренне заверил он и смотрит внимательно, как удав на кролика.
Учитывая, что я не ела еще, вчера чуть не стала трупом или же потерпевшей (основательно потерпевшей), с утра пораньше была готова порвать его за своеволие, то сейчас мне как кролику озверевшему, а теперь расслабившемуся стало весело: