Шах королю
Шрифт:
– Демоны стали совершать глупые человеческие поступки… – Тирэн посмотрел на бесчувственного левхойта. – Так ли это хорошо?
Собеседник пожал плечами и кивнул на грияна.
– Он через пару часов очнется, и желательно, чтобы к тому времени был уже под заклинаниями у лекаря.
– Тогда вперед, ангелок, – хмыкнул сотник. – Подставляй хребет. Потащим, куда скажешь.
– Ну уж нет. – Обитатель Антара покачал головой. – Знаешь что? Это перебор даже для меня. Зови слуг. Если он очнется раньше и перебьет парочку – я эту утрату как-нибудь переживу.
Ответом ему стал согласный
Тем временем Герд достиг Ада и опустил свою подопечную на двор возле конюшен, прогнал прочь раба, чистившего лошадей, и повернулся к девчонке с твердым намерением… Все намерения вылетели из головы, когда он увидел серое лицо, дрожащие руки, прокушенную до крови губу.
– Вы в порядке, ниида? – спросил охранник.
Несчастная кивнула и потерла лицо.
– Что им всем от меня надо, а? – жалобно спросила она. – Не понимаю…
Молодой страж не мог ответить на этот вопрос, да и разговор с рабыней не входил в его обязанности, поэтому он просто отступил в сторону, давая Кассандре пройти.
– Вы надолго?
– Останусь на ночь, – коротко ответила она, проскальзывая внутрь и закрывая за собой дверь.
Видеть никого не хотелось. Лечь на солому, свернуться калачиком, скрыться ото всех и лежать, лежать, пока забвение не накроет темной успокаивающей волной. Слушать дыхание лошадей, чувствовать их запах и ни о чем не думать. Рогатая животинка подошла к гостье и ласково ткнулась носом в протянутую ладонь. Девушка чистила щеткой крутые козьи бока, но мысли витали где-то далеко. Ей хотелось умереть. Сдаться. Исчезнуть. Она устала. Отложив скребок, Кэсс опустилась на кучу соломы и посмотрела на свои руки. Чистые от синяков, и кожа уже не прозрачная. Волосы снова блестят. Но через десять дней все это прекратится.
– Я умираю, – медленно, тихо сказала она, но в тишине конюшни эти слова прозвучали неожиданно громко и обреченно. – Фенька, я умираю.
Четвероногая подружка подошла и легла рядом, по-собачьи положив голову на колено хозяйке. Поглаживая любимицу, ниида рассказывала ей свои страхи, переживания, все, что мучило и мешало дышать.
– Знаешь, что самое страшное? Я почему-то знаю – ни одно зелье мне не поможет. Я умру…
Питомица протестующе заблеяла, вскинув голову.
– Споришь. – Губы девушки тронула грустная улыбка. – Жаль, не увидеть, что произойдет. Я бы этого хотела. Ну, подготовиться…
Коза встала боком и нетерпеливо притопнула задней ногой.
– Подоить? Сейчас? Фенька, я тебе рассказываю о… черт!..
В голове замелькали воспоминания. Вот она жалуется рогатой слушательнице на то, что соскучилась по Амону и хочет его увидеть, пьет молоко… Вот рассказывает про соревнование и о том, как сильно хочет все вспомнить, пьет молоко…
– Твое молоко исполняет мои желания? – с опаской спросила претендентка.
Серая бестия скосила хитрый желтый глаз с горизонтальным зрачком и многозначительно моргнула – мол, дои, тугодумка.
– Фенька… а спасти меня ты можешь? – высказала свое безумное желание хозяйка.
Ласковая животинка отступила и посмотрела почти с человеческой тоской.
– Жаль… Тогда покажи. Я хочу увидеть.
Парнокопытное послушно встало рядом, давая себя подоить…
Кассандра
Было больно. Она обхватила руками колени и застыла. Обрывки видений. Сознание словно уплывало, но и испытанной малости хватило с лихвой. Чудовище, разъяренное тем, что его обманули, будет рвать ее тело. Оно уже достаточно сильно и не станет ждать, пока его снова усыпят. Оно не боится смерти, им движут только инстинкты. Квардинг, мрачной тенью стоящий рядом. Он видит, что с ней происходит. На каменном лице мелькают тени. Он бессилен ей помочь, поэтому просто смотрит…
Коза испуганно забилась в угол, когда девушка завыла, схватившись руками за голову. Ужас накрыл тяжелой волной. Быть сильной? Не плакать? Выдержать? Сопротивляться? Слезы заливали лицо, несчастная рыдала в голос, содрогаясь от страха перед открывшимся знанием, теряя желание не только бороться, но и жить. Не думать, не помнить, не чувствовать… она умрет.
Амон ворвался в конюшню. Дверь ударилась о стену с такой силой, что обвисла на одной петле. Демон сгреб рабыню в охапку и прижал к себе, вбирая крупную дрожь, сотрясающую худое измученное тело. Он видел такое лишь раз в жизни и сразу с жадностью втянул запах, чтобы почувствовать… спящего Зверя, разрушающего ее.
Внутри все похолодело. А невольница в его руках забилась еще яростней, еще исступленней. Она не понимала, что бьет хозяина по плечам, груди, кричит, рвется прочь, впадая в животную панику от его прикосновений и не веря в то, что все будет хорошо. Она знала – хорошо не будет. Знала…
– Кэсс! Покажи, что ты увидела…
Она яростно рвалась из его рук, не желая ни видеть, ни слышать. Квардинг влепил нииде пощечину. От удара голова девушки запрокинулась, взгляд обезумевших от ужаса глаз встретился с желтыми звериными.
– Покажи.
Он встряхнул ее. Раз. Еще раз. Подчиняясь, человечка обрушила стену, закрывавшую ее сознание, и демона затопил ужас обезумевшей жертвы. Он впитывал его, и внутри разрасталась пустота. Он видел все то, что видела она. Видел образы ее смерти, свое лицо, каменно-спокойное, потому что в противном случае…
– Прекрати реветь. Хватит. – Мужчина обнимал прямое, напряженное тело.
Она не отвечала, продолжая сотрясаться от крупной дрожи. Не обнимала его, словно не хотела больше видеть рядом. Зверь зарычал. Что делать?
Все происходило точно так же, как в тот единственный раз, много сотен лет назад, когда Амон первый и последний раз попытался завести ребенка. Те же слезы, та же истерика. Даже лишенные воли рабыни перед страхом смерти кричат и бьются в ужасе, не желая видеть виновника своей гибели. Только тогда это его не ранило. Тогда боли не было. Не было страха, что он навсегда потеряет…
– Кэсс. Кэсси. Я все решу, слышишь? Я все исправлю. Поверь мне…
Он терпеливо вытирал слезы, беспрерывно катящиеся по бледным щекам. Он ненавидел плачущих женщин, но сейчас это не имело значения. Только бы не сломалась. Только бы пришла в себя. Дрожь понемногу стихала, рыдания замолкали. Сквозь пелену ужаса наконец-то прорвался голос – родной, успокаивающий. Горячие ладони гладили спину, подрагивающий затылок. Хозяин.