Шахидка с голубыми глазами
Шрифт:
– Я бы позволил, – ответил профессор, раскрывая рекламный буклет авиационной компании. – Да стюардесса не разрешит.
Верно, по проходу уже шли девушки в униформе, оснащенные отполированными улыбками, и ласковыми голосами настоятельно рекомендовали пассажирам занять свои места и пристегнуть привязные ремни. Я застонал от нетерпения, но подчинился, нервно клацнул застежкой и закрыл глаза.
Мы взлетели. Вынужденное безделье угнетало меня. Моя деятельная и нетерпеливая натура не выносила провалов и пауз. Не дождавшись, когда самолет доберется до своего эшелона и пассажирам разрешат бродить по салону, я выдрал из блокнота листочек и стал писать на нем: «Яна!
Моя рука замерла. Нет, не то я пишу: «Ты говорила мне». Кому «мне»? Она ведь не знает моего имени!
Я скомкал бумажку и начал писать заново.
«Яна, все, что ты хотела сказать профессору…» Опять не то! Почему с этой серьезной просьбой к Яне обращаюсь я, случайный человек, которого она, скорее всего, уже забыла?
Я снова смял записку. Профессор искоса поглядывал на меня и, кажется, посмеивался.
– Вот что, – сказал я ему. – Возьмите ручку и пишите сами, своим почерком.
Я положил ему на колено блокнот.
– А что писать?
Профессор заставлял меня отрабатывать гонорар на полную катушку. Я стал диктовать ему, как если бы он был моим учеником, причем учеником младших классов, еще не вполне освоившим эпистолярный стиль:
– «Я нахожусь в этом же самолете, где и ты, место „27 Е“. Если у тебя есть, что сказать мне, подойди сразу же, как сможешь. Профессор Лембит Веллс».
– Все правильно? – спросил профессор, протягивая записку мне.
Я кивнул, сложил записку вчетверо и нажал кнопку вызова стюардессы.
– Передайте эту записку пассажирке, которая сидит на месте «три А», – попросил я стюардессу, подошедшую ко мне.
Стюардесса кивнула, пообещала сделать это немедленно, хотя моя просьба ее удивила. Профессор снова углубился в изучение рекламы, а я стал ждать, когда к нам подойдет Яна. Мне нетрудно было представить, что должна испытать девушка: и безграничное удивление, и страх за жизнь профессора, и негодование на его безрассудную смелость. Видимо, нам троим, дабы не соблазнять чужие уши, будет удобнее встать в середине салона, у гардероба… Я украдкой взглянул на профессора. Железные нервы у человека! Или же полное, исчерпывающее доверие ко мне. Казалось, что его совсем не интересует, что сейчас нам скажет Яна, и все его внимание было сосредоточено на винной карте; можно было подумать, что профессор отнесся к моему тактическому ходу как к некой игре, к несерьезному занятию, и только его воспитанность не позволила ему откровенно надсмехаться надо мной.
Рядом со мной, сверкая форменными пуговичками, встала стюардесса. Услужливо склонившись, она сказала:
– Вам ответное письмо!
И протянула мне тот же листок из моего блокнота. Я немедленно развернул его. Под каракулями профессора мелким почерком было дописано: «Уважаемый профессор! Конечно, у меня найдется, что сказать вам и даже более того… Главное, чтобы в вашей душе тлело желание оказывать мне скромную материальную помощь во время пребывания в солнечной Испании. Навеки Ваша – Пассажирка Того Же Самолета». Завершал короткий текст помадный отпечаток губ.
Первой моей мыслью было, что Яна сошла с ума. Или, что эта дерзкая девчонка просто разыгрывает профессора.
– Ничего другого я от нее не ожидал! – оценил ответное послание профессор, любуясь запиской. – Все в строгом соответствии с дворовой моралью провинциалки. Тебе не кажется, юноша, что твоя Яна за свою сомнительную тайну намеревается выудить из меня
Я скрипнул зубами и вырвал из руки профессора записку.
– Во-первых, Яна не моя, – процедил я, снова перечитывая текст. Не может быть, чтобы она написала такое! Насмешливый тон записки с откровенным намеком никак не увязывался с образом той девушки, которую я встретил в коридоре реабилитационного центра. Яна сложилась в моем сознании в монашку, глубоко переживающую личную драму.
– Расслабься, – посоветовал профессор, удобнее устраиваясь в кресле и прикрывая глаза. – Зачем нам эта Яна? Мне достаточно, что ты рядом со мной. Настоящий богатырь! Атлет! Супермен! Кто посмеет причинить мне зло, когда рядом такой защитник? Я спокоен…
Зато я в отличие от профессора спокоен не был. Мое желание увидеть Яну и поговорить с ней усилилось многократно. Если, вопреки моему представлению о ней, Яна окажется наглой и циничной стервой, намеревающейся вымогать из профессора деньги, то я выдавлю из нее тайну, как яд из жала ядовитой змеи.
Тем временем стюардессы выкатили в проходы тележки с напитками. Пассажиры оживились, стали вставать со своих кресел, снимать с себя свитера и куртки. Я глянул на своего подопечного. Похоже, профессор уснул. Глаза его были закрыты, губы чуть разомкнуты, и широкая грудь вздымалась и опускалась медленно и ритмично. Я тихо отстегнул ремень и осторожно, чтобы не задеть коленом или локтем профессора, выбрался из кресла. Пока он спит, я успею поговорить с Яной. Если она убедит меня, что профессору грозит смерть, то пусть назовет цену за исчерпывающую информацию об убийце. Надеюсь, гонорара, обещанного мне профессором, ей хватит… Однако лечение в реабилитационном центре пошло девочке на пользу. Поразительный клинический результат! Еще недавно она хотела покончить с собой, а сейчас вовсю радуется жизни, летит с приятелем в Испанию, да еще с наглым оптимизмом шантажирует профессора, на которого раньше едва ли не молилась!
Я прошел в голову самолета и едва разминулся со стюардессой, которая вывозила тележку из салона бизнес-класса.
– Туалет в противоположном конце, – заметила она не слишком дружелюбно.
Я не стал объяснять ей, что мне нужно совсем другое, и ошарашил ее неожиданным вопросом:
– А у вас есть вино, произведенное в Старой Кастилье?
– В Старой? – уточнила стюардесса, тотчас стушевалась и растерянно посмотрела на тележку, заставленную многочисленными бутылками.
– Тогда давайте «Амонтильядо», – сказал я и сам наполнил бокал золотистым хересом.
Пока стюардесса пребывала в тормозном раздумье, я быстро дошел до шторки, символизирующей социальное неравенство пассажиров, залпом выпил херес и устремился в салон бизнес-класса. Пассажиры, которых я мог видеть, крепко спали в широких, соответствующих своей комплекции, креслах, лишь две сухенькие старушки торопливо, как мышки, поедали конфеты и при этом пялились на экран телевизора, где шла мелодрама.
Я уже видел первое от окна кресло в третьем ряду, где сидела Яна, и двинулся по проходу к нему. Высокая спинка не позволяла мне видеть голову девушки. Возможно, Яна уснула, выпив вина и не дождавшись ответа от профессора. Мне придется ее разбудить, ибо ждать я больше не собирался. Мужчину, который должен сидеть рядом с ней, я не воспринимал всерьез. Во всяком случае, можно было сразу исключить какое-либо проявление ревности с его стороны. Поклонник, позволяющий своей подруге предлагать постороннему человеку интимные услуги, не станет ревновать ее ко мне…