Шальная мельница
Шрифт:
Несмело, неуверенно закачать головой.
— Я никогда… не смогу подарить тебе… счастья.
— Ну, что ты? — болезненно смеется. Вмиг целует мои руки. Украдкой, метающийся, взгляд в глаза. — Ты и так уже мне подарила счастье. И так… вдохнула в меня жизнь, отчего я безумно благодарен. Скрасила мое существование. А наши попытки…
— Зря, — гаркнула.
— Что зря?
— Всё зря. Никто нам не поможет, — отчаянно качаю головой.
— И не надо, — горько морщится, с натяжкой улыбается. — Даст Бог — будет. Нет — то и нет.
Мне и тебя хватает.
— Не
— Кто? — нахмурился, пытливый взгляд в глаза. Невольно поддаюсь, отвечая тем же, но в следующий миг поспешно осекаюсь, уводя очи в сторону.
— Неважно…
— Беата?
Удивленно вздернула я бровями.
Уверенно качаю, отрицая, головой.
— Нет. И, тем не менее, — набираюсь храбрости взглянуть в лицо. — Это — жутко, но и… верно на все сто. Будто, полностью меня считала, заглянув не только в самую душу, но и… далекое, то мое, практически никому неизвестное, прошлое — и выудила самое сокровенное. Сплюнула в лицо. Она сказала, что я… ничего доброго вам, моим близким, не сделаю, кроме как… Господи, — испуганно, болезненно поморщилась, тотчас вырывая руки из его плена и закрывая ими свое предательское лицо.
— Да не слушай ее, кем бы она ни была, — рассерженно рычит. Поерзался немного на месте, а затем и вовсе встал. Прошелся по комнате.
Обмер, руки в боки.
— Глупости всё это.
Вмиг убираю ладони, колкий, гневный взгляд на него.
— Неужели? — рявкаю. — Чего только стоили роды Нани? Если бы не Беата… не жить бы ей вовсе. Да и тебя… постоянно довожу до грани… каждой этой нашей встречей.
— Не надо, Анна, — гневно бормочет, в негодовании, мерно качая головой. — Вот только не надо меня в эту чушь вплетать. Я даю отчет тому, что делаю. Мои поступки — моя ответственность. И не надо облачать себя в мою вину.
— Вину, — победно киваю. — Вот именно, вину!
— А как иначе? — обмер, выпучив глаза. — Да, вину, за несдержанное слово. И что? Причем здесь ты?
Немного помедлив:
— Это я тебя на это подбила.
Скривился, ядовито закивал головой.
— Приятно слышать, что ты считаешь меня своей глупой марионеткой.
— Не перебирай слова! — живо подрываюсь на ноги. Шаги вперед.
— А ты глупости не городи! С пустого места… паника и истерика.
— С пустого? Не сегодня-завтра, — развожу обреченно руки в стороны, — вновь объявят о новом походе — и нет тебя. На месяцы, или… И это в лучшем случае.
— В лучшем? — оторопел.
— Командор в курсе. И неизвестно кто еще. Кто, кому сие будет излишне противным, или нетерпимым. И… мне страшно тогда представить, что из этого всего выйдет.
— А раньше тебя это не пугало.
Обмерла, я уличенная в очевидном.
— Потому что…глупой эгоисткой была.
— А теперь? Прозрела? — дерзко сплюнул слова.
Внезапно стук в дверь.
Кривится, злится, сопротивляется, но еще миг — и, прожевав какие-то ругательства, прошелся к двери.
— Командор?
— Генрих, выйдем?
— Давай не сейчас?
— Нет, сейчас.
Взгляд на меня Фон-Менделя,
— Подожди меня здесь. Прошу, никуда не уходи. И не делай глупостей.
… еще миг — и осталась я одна в комнате.
Несмело пройтись к столу. Застыть в нерешимости.
А в голове жуткие слова старухи: «Сама счастья никому не даешь, и у других забираешь! Смерть только своим принесешь! Глупая!»
Бойко, уверенно снять с себя медальон — и положить на столешницу.
Прощальный, с замиранием сердца, взгляд около — по родным палатам, — и рвануть к двери.
Пока вдали, у окна пылко беседовало два Генриха, мой да Командор, украдкой, мышей прорваться мимо невольных свидетелей и пуститься наутек.
— Я не знаю, что делать с этим Цинтеном.
— Анну пошли.
— Тоже уже думал. Поди помощь лишней не будет…
(доносились слова из невольно подслушанного разговора)
Но еще миг — и выныриваю на улицу. Едва добраться до приюта, как вдруг путь преграждает перепуганная Фреджа.
— Что случилось? — в ужасе заглядываю в ее глаза.
— А ты еще не слышала? Цинтен. Мельница в Цинтене. Говорят, сгорела едва не дотла..
Обомлела я в ужасе.
— Это — знак.
— Что? О чем ты? — нахмурилась женщина.
Лихорадочно закачала я головой.
— Ничего, — шепотом; не имея больше сил сопротивляться — задумчиво улыбнулась.
— Анна. Ты куда?
Но не слушаю, не реагирую, мчу уже к своей Нани.
…
Понимающе закивала головой девушка. Загадочно ухмыльнулась.
— Ступай. Ступай, куда тебе там нужно. А обо мне не думай — мы сами справимся. Ты и так сделала… невероятное для меня, за что вовек я буду благодарна…
И вновь помчать, уже на память заученной, дорогой до Цинтена. Вот только пойти мимо приюта, не свернуть туда даже и на миг.
…
Мельница, и вправду, была в сверх жутком состоянии. И хоть уже давно все было потушено, дым, запах гари все еще блуждал по сиим руинам. Целый слой спёкшейся золы, грязь от воды и земли, которыми тушили, вперемешку с обугленными, недогоревшими балками, досками, закопченным кирпичом, и, частично нетронутыми огнем, обломками непонятно чего, в полумраке угрюмой ночи, — всё это лишало любого желания и смелости попытаться забраться внутрь. Однако, твердое решение, принятое несколькими часами ранее, вынудило совладать со своим страхом — и (под гром разражающихся в моей голове слов старухи) переступить, опасаясь лишнего внимания со стороны местных, через треклятый порог.
— Анна, стой, — внезапно послышалось за моей спиной, и кто-то ухватил меня за локоть. Резвый разворот — обмерла в ужасе.
— Генрих? Т-ты… как здесь?
Виновато опустил на мгновение взгляд. И снова очи в очи. Тихим шепотом:
— И всё же… некоторые вещи я про тебя хорошо усвоил, да?
— Не надо, прошу, — кривлюсь от боли, попытка выдраться из его хватки.
— Анна, это глупо — слушать кого-то ополоумевшего, все бросать долой, только из-за каких-то мерзких, завистливых чьих-то слов.