Шалости Черного Властелина
Шрифт:
Что мне оставалось делать? Только подняться, извиниться, отдать тапок и в очередной раз возжаждать мщения. Только теперь уже моим глюкам достанется. Так просто я этого не оставлю. Жалко - сковороду оставила в спальне дедули. Сейчас бы она мне пригодилась.
– Так, дамы и господа, - окинула взглядом вновь появившиеся после ухода Алевтины Павловны глюки.
– Подойдите поближе, дорогие. Чем ближе, тем лучше, - я крепко сжимала летавшую этой ночью «Камасутру», снова собираясь организовать ей ощущение временной невесомости.
Кот, опасливо отодвинулся, перестав хрустеть хрящиком. Но
– Иванушка, - обратилась я к скелету и недобро улыбнулась.
– Дорогой. Объясни мне, зачем ты мне притащил чужой тапок?
– и запустила в скелет тяжелым томом.
Скелет попытался увернуться, но, так как в отличие от кота, явно не обладал его предусмотрительностью и умением спасать свою шкуру, все-таки повстречался с «Камасутрой», в самой банальнейшей позе. Стоя и беспомощно прикрыв голову руками. С хрустом кость предплечья, в которую я попала книгой, вывалилась и покатилась по полу. Муки совести тут же принялись за свое черное дело и стали поедом есть меня.
– Иван-царевич!
– воскликнула я и вскочила с кровати.
– Тебе больно?
– Нет, - перевел молчание скелета кактус.
– Но очень обидно. Ни за что пострадал.
– Что с рукой? Как ты теперь без нее?
– подбежала к скелету и с огорчением осмотрела дело рук своих.
А посмотреть было на что. Косточки не было, но конечность все равно действовала, двигалась будто отдельно от остального «тела», и сейчас скелет наклонился, чтобы подобрать упавшую кость. Деловито приладил ее на место и отошел от меня. По тому, как он отвернулся, встав в углу комнаты, стало понятно, что обиделся очень сильно. А я попыталась оправдаться:
– Ну зачем вы все так недобро надо мной шутите? Зачем издеваетесь?
– попыталась заглушить чувство вины нападением, помогло не очень.
– Тапок принес тот же гонец, что и цветы, - сказал кактус.
– Ты хочешь сказать, что это он...
– устало плюхнулась на кровать и тоскливо уставилась на колючего, говорливого собеседника в горшке.
– А кто же еще?
– были бы плечи у кактуса, он бы ими пожал.
– Мне нечего делать в этом доме, - постановила я и глянула на сумку.
Уходить было неохота, даже не смотря на личные глюки, на курицу на кровати, на змею-шарфик на шее скелета, которая тоже сейчас смотрела на меня с осуждением. Уж очень хотелось еще не раз заглянуть в синие глаза Соловьева-младшего. Будто приворожил меня, что ни мысль, а все сводится к воспоминанию о синем, глубоком взгляде.
Остаток дня прошел уныло. Курицу я отнесла на кухню и, краснея и заикаясь, извинилась перед Татьяной. Там надо мной смилостивились, выдали тарелку с супом и отбивную с рисом. Все это я быстренько съела, стараясь не задерживаться на кухне и лишнего мгновения. Потом вернулась в комнату, с тоской обозрела жирнющее пятно на кровати и устроилась на краешке, с книгой в руках. Баюн не показывался, Иван-царевич дулся. Кактус молчал, а я лениво перелистывала «Камасутру», мыслями гуляя далеко-далеко. Часам к восьми явилась оскорбленная
По непонятной ассоциативной цепочке почему-то вспомнился Вадим, так и не приехавший с моими деньгами за квартиру. Вот тебе и честный человек и копейки не берущий из чужого. Правда, тех финансов не так и много, чтобы ныкать. Но все равно странно, куда человек задевался и действительно ли должен был денюжки привезти. Вокруг одни непонятности и сплошной обман, в которых не разберешься без пол-литры. И стойкое ощущение, что поселилась я в психушке. А стоят ли те деньги, что мне обещали, моих нервов?
Додумать ответ я уже не успела. Мы пришли в знакомую мне спальню. Алевтина Павловна оставила меня и ушла, презрительно окинув взглядом напоследок. Я же кинула обреченный взгляд на кровать и вытаращила глаза, поняв, что все еще не получилось у меня свыкнуться с тем, что происходит вокруг меня. Дедуля спал, по своему обыкновению сложив руки на груди, и громко да раскатисто храпел. На краю постели расположилась странная фигура. Наряд ее — черный балахон с глубоким капюшоном да блестящая коса в костлявой руке — стал причиной того, что в груди похолодело и мелкие волоски на коже встали дыбом.
На подгибающихся ногах попятилась назад. Знакомое мне кресло оказалось как никогда кстати.
– А...
– попыталась протолкнуть сквозь пересохшее горло вопрос.
– Я за него, - небрежно ответило некто в черной одежке.
– Спрятался, козел. Как ни приду, все где-то прячется. Ты ему сказки на ночь читаешь, так?
– А...
– слово «ага» меня тоже не послушалось, но визитер с косой меня понял с полузвука.
– Ну-ну, - голос шелестел, нагоняя еще большего страху, напоминая шуршание савана в склепе.
– Передай ему, что я заходила. У нас с ним свидание еще двести лет назад назначено было. Так он, наглец, не явился.
– А...
– очередной вопрос застрял в горле, а я сжала похолодевшие ладони на коленях и с тоской глянула на смерть.
– Вечно кого-нибудь другого вместо себя подпихивает, - пожаловалась гостья и поднялась с постели, лезвие косы задело изголовье кровати и издало мелодичный звон.
– Ы...
– выдавила я, понимая, что происходящее мне что-то нравится все меньше и меньше.
Вжалась в спинку кресла, пытаясь просочиться сквозь нее. Но чуда не случилось, и проделать такой финт ушами мне не удалось.
– Какая здоровая девушка, - с осуждением произнесла смерть, склонившись надо мной.
– Жить еще и жить... Свистни мне, как твое время придет. А то могу пропустить. Путаница тут со всеми вами... Поди разберись, кого забирать. За одно только это отправить бы этого старого маразматика в ад. Его там заждались.
Смерть, шурша балахоном и позвякивая задевающей окружающие предметы косой, направилась к выходу. Там, у двери, она обернулась, окинула цепким, чувствующимся как холодное, недоброе давление на коже, взглядом меня и сказала: