Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
Какое–то время они обсуждали эту тему, потом покончили с кофе и пошли обратно в «Копировальные услуги».
У обочины Брюс увидел незнакомый автомобиль, светло–серый седан со старомодной, но в высшей мере классической решеткой радиатора. Автомобиль выглядел несколько архаично, но его чистые линии перекликались с новейшими концепциями в дизайне. Оставив Мильта, он подошел к машине, чтобы как следует ее осмотреть. Его внимание привлек значок в виде трехконечной звезды. Это был «Мерседес–Бенц». Первый, который ему довелось
— Вот машина, от которой я бы не отказался, — сказал он, упиваясь ее видом. — Пожалуй, это единственная иностранная машина, которую я не прочь видеть. Посмотрите на эту кожу внутри. — Сиденья, обтянутые толстой кожей, представлялись ему последним словом в элегантности.
— Это моя машина, — сказал Мильт.
— Правда? — Он не поверил. Этот низкорослый и растрепанный бумажный коммивояжер, конечно же, снова его дурачил.
Вытащив необычного вида ключ, Мильт отпер переднюю правую дверцу «Мерседеса». На заднее сиденье машины были уложены пачки образцов бумаги, некоторые из них соскользнули на пол.
— Я намотал на ней тридцать тысяч миль, — сообщил Мильт. — Гонял ее по всем четырнадцати западным штатам и никогда не знал с ней никакого горя.
— Это «восьмерка»?
— Нет–нет, — резко сказал Мильт. — «Шестерка». По–настоящему устойчивая машина. У нее сзади качающиеся оси. И синхронизатор низко расположен. Новыми они стоят около тридцати четырех сотен.
Брюс открыл и закрыл дверь.
— Как будто сейф закрываешь, — сказал он. Дверца была пригнана идеально.
Когда Мильт снова запер машину, они прошли в офис.
— Я думал, что если заимею такую машину, — говорил Мильт, — то вся езда, которой мне приходится заниматься, будет сплошным удовольствием. Но особой разницы нет. Так, незначительная. В чем я по–настоящему нуждаюсь, так это в другой работе.
— Так ты хочешь работать здесь? — сказала Сьюзан, невольно подслушав последнюю фразу.
— Это единственная работа, которая еще хуже моей, — отрезал Мильт. — Розничная торговля гаже всех остальных унизительных занятий в мире.
Она обратила на него тусклый, серьезный взгляд.
— Ты так считаешь? Жаль, что я этого не знала. И что же, по–твоему, такая работа делает с человеком, развращает?
— Нет, — сказал он. — Она просто разъедает самоуважение. Начинаешь смотреть на себя сверху вниз.
— Я не считаю, что занимаюсь розничной продажей, — сказала Сьюзан.
— Конечно, занимаешься. Чем же еще, как не этим?
— Оказываю профессиональные услуги.
Мильт улыбнулся:
— Курам на смех. Как и любой другой, ты хочешь что–нибудь продать и зашибить денег. Вот чего жаждет вся эта улица. Вот чего жажду и я. Вот для чего ты наняла этого МакПука — чтобы твой бизнес приносил прибыль.
— Ты слишком уж циничен, — сказала Сьюзан.
— Увы, я циничен недостаточно. Будь я циничен в должной мере, я бы покончил с этим бизнесом.
Брюс не сомневался, что Ламки просто дурачится. Но Сьюзан восприняла все это абсолютно серьезно: остаток дня она проходила с угрюмым и напряженным видом, с такой озабоченностью, что он в конце концов спросил, хорошо ли она себя чувствует.
— С ней все в порядке, — встряла Зоя. — Она просто не переносит, когда ей говорят правду о жизни.
— Он же просто шутил, — сказал Брюс.
— Думаю, так оно и есть, — согласилась Сьюзан. — Но с ним так трудно это распознать. С этой его манерой общаться…
Разумеется, к тому времени Ламки уже укатил на своем «Мерседесе», мрачный до крайности.
— Он очень образованный человек, — поведала Сьюзан Брюсу. — Говорил он тебе, что окончил Колумбийский университет? Бакалавр гуманитарных наук, специализировался на европейской истории, если не ошибаюсь.
— Как же его занесло в торговлю бумагой? — поинтересовался Брюс.
— Его отец — один из партнеров в фирме Уолена. Ты видел его машину и его одежду? У него куча денег. Он странный тип… ему тридцать восемь, и он никогда не был женат. Он, пожалуй, самый одинокий человек изо всех, кого я когда–либо знала, но близко к нему не подберешься: такой уж он язвительный и ироничный.
Сидя за своим столом, Зоя де Лима стрекотала на пишущей машинке.
— Она его терпеть не может, — сказала Сьюзан.
— Не могу, можешь не сомневаться, — сказала Зоя, не переставая клацать. — Он вульгарен, да еще и сквернослов в придачу. Худший из торговцев, что здесь появлялись. Я боюсь поворачиваться к нему спиной, потому что он может ущипнуть за задницу; он как раз такого типа.
— Щипал когда–нибудь? — спросила Сьюзан.
— У него никогда не было такой возможности, — сказала Зоя. — Во всяком случае, со мной. — Подняв голову, многозначительно добавила: — А вот как насчет тебя?
— Он не вульгарен, — сказала Сьюзан Брюсу, не обращая внимания на свою подругу. — У него хороший вкус. А этот язык, к которому он прибегает, не более чем скорлупа. Он просто высмеивает тех, с кем ему приходится работать. Его язвительность направлена против мира бизнеса, против торговцев вообще. И еще: многие низкорослые мужчины несчастны и одиноки. Они держатся лишь своего собственного общества.
— Ты хорошо его знаешь? — спросил он.
— Мы вместе пьем кофе, — сказала Сьюзан. — Когда он сюда заезжает. Однажды он попросил меня поужинать с ним, но я не могла. Тэффи тогда была нездорова, и мне надо было ехать прямо домой. По–моему, он мне не поверил. Так или иначе, он заранее был уверен, что я не соглашусь. Так что я просто доказала, что он был прав.