Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
Наконец он возобновил поиски и нашел, что хотел.
— Фил Барановский, — сказал он, прочитав имя на обороте карточки. — Здесь записаны его адрес и телефон. Этот Фил забавный парень. Мы познакомились на вечеринке оптовиков. А позже он показал мне эти машинки, наряду со всем остальным хламом, что хотел сбыть с рук. Это было шесть или семь месяцев назад. Все эти вещицы наверняка все еще у него, плюс куча разного нового барахла.
— Я не поеду, — сказал Брюс. — Во–первых, потому что он, ясное дело, не продаст мне эти машинки, если тебя не будет рядом, а во–вторых, потому что я не думаю, что тебя можно оставлять одного.
— Он продаст их, если ты будешь действовать с умом. Дай ему понять, что ты меня хорошо знаешь.
В конце концов Брюс сдался и принял карточку. Но ему все равно было тревожно. Могло ведь случиться так, что он поедет дальше в одиночку, прибудет в Сиэтл, а Барановский откажется иметь с ним дело. Поэтому, несмотря даже на то, что у него не было намерения ехать и он собирался остаться в мотеле вместе с Мильтом, он спросил:
— А не мог бы ты написать ему какую–нибудь записку? Или позвонить ему?
Мильт дернул плечом.
— В этом нет необходимости, — сказал он, бросая на него сердитый взгляд.
— Если возникнут проблемы, могу я сказать, чтобы он тебе позвонил?
Поднимаясь на кровати, Мильт сказал:
— Если хочешь. Если сумеешь до меня добраться. Здесь ведь нет телефона.
— Один есть. В конторе.
Мильт кивнул.
Усевшись в кресло в углу и глядя на Мильта, он попытался расслабиться. Но беспокойство продолжало расти.
— Слушай, — сказал он, вставая, — я думаю пройтись по окрестностям и, может быть, купить почитать. Хочешь чего–нибудь? Журнал или книгу?
Мильт постепенно осел обратно на кровать. Он открыл глаза, внимательно посмотрел на него, а потом сказал:
— Брюс, я хочу тебе кое–что сказать. Я все время думал об этом, пытаясь уразуметь, что за изъян в тебе кроется, почему ты такой, какой ты есть. По–моему, я наконец в тебе разобрался. Ты не веришь в бога, да?
На этот раз Брюс действительно рассмеялся. На этот раз вопрос был слишком бессмыслен и задан чересчур серьезным тоном; он захихикал и, раз начав, уже не мог остановиться. Вскоре он уже лежал в кресле, закрывая глаза рукой, хрипя, плача и задыхаясь, меж тем как Мильт продолжал мрачно смотреть на него через комнату. Чем больше Брюс старался прекратить, тем труднее это становилось. Наконец он утратил способность производить какие–либо звуки вообще. Даже смех его сделался беззвучным. Никогда со времен начальной школы, со времен детских сеансов в «Люксоре», где показывали комедии «Трех ассистентов» [179] , — никогда он так не смеялся. Он понимал, что Мильт дурачился. Теперь до него дошло, что Мильт дурачился и раньше, в машине. Он все время подшучивал над ним с невозмутимым видом. Оглядываясь назад и осознавая, что Мильт его постоянно разыгрывал, он смеялся все сильнее и сильнее, пока у него не заболели ребра, не иссякли все силы и не закружилась голова.
179
«Три ассистента»(Three Stooges) — «родовое» наименование ряда американских водевилей и комедий 20–х и 30–х годов XX века, где ведущего комика» пытающегося петь или рассказывать анекдоты, постоянно «перебивают» его партнеры–ассистенты.
Подняться
Мильт по–прежнему лежал в постели.
— Мне очень жаль, — подрагивающим голосом сказал Брюс, снова усаживаясь в кресло.
— То ли я сплю, то ли вообще ничего не понимаю, — сказал Мильт. — Я задал тебе совершенно простой вопрос, а ты смеешься как сумасшедший.
— Больше не надо, — слабым голосом сказал Брюс, поднимая руку, как бы пытаясь защититься.
— Чего больше не надо?
— Я этого не вынесу.
Мильт уставился на него, а потом с яростью проговорил:
— Ты что, не в своем уме? Отойди в сторонку и как следует на себя посмотри. Что ты за человек, если смеешься над таким вопросом? — Он сел на кровати и вбил подушку в щель между своей спиной и стенкой. Его лицо раскраснелось и сморщилось, как будто кости и зубы из него вылезли, соскользнули вниз и растворились.
— Я же извинился, — сказал Брюс. — Чего ты еще от меня хочешь?
Он поднялся и подошел, протягивая руку.
Мильт пожал ее:
— Я очень о тебе тревожусь. Если бы не тревожился, то и не пытался бы говорить с тобой серьезно. — Он высвободил свою руку. — Ты умен и привлекателен; в тебе нет ничего такого, что помешало бы тебе многого достичь. Мне невыносимо видеть, как ты постоянно идешь на компромисс.
— Какой компромисс?
— Отказываешься от того, чего в действительности хочешь. Ты настроил свое зрение на материальную жизнь, состоящую из покупок, продаж и получения барышей. Ты же был создан для… — Он остановился, подыскивая слово. — Тебе следует искать чего–то духовного.
Брюс, с трудом ворочая языком, сказал:
— Прости, но я сейчас опять рассмеюсь.
У него непроизвольно затряслась челюсть; он вынужден был сесть и подпереть подбородок ладонями, чтобы удерживать его в неподвижности.
— Почему это кажется тебе таким смешным?
— Не знаю, — сказал он.
— У человека, идущего в бизнес, существует только одно побуждение, — сказал Мильт. — Загребать деньги.
— Не только, — сказал он.
— Какое же еще в таком случае?
— Это приносит удовлетворение, — сказал он.
— Чушь, — отрезал Мильт.
— Ты имеешь в виду, что мне надо стать пожарником или ковбоем?
— Тебе надо иметь какие–то ценности в жизни, непреходящие ценности.
— Такие же, как у тебя? — спросил он, опять смеясь и не в силах остановиться.
— Я не хочу, чтобы ты был похож на меня, — сказал Мильт.
— Не надо было тебе становиться торговцем, если у тебя такие мысли, — сказал Брюс. — Лично я не вижу в этом ничего дурного.
— О чем я и говорю.
— Умение заставить магазин окупаться — вот что для меня непреходящая ценность, — заявил Брюс. — Я всегда к этому стремился. С детских лет.
— Может, ты сейчас так думаешь, — сказал Мильт. — Это самообман.
— Разве мне не лучше знать?
— Нет, со стороны виднее, — сказал Мильт. — В самом себе никто не разбирается.
— Так ты что, лучше меня способен сказать, чего я хочу? Ты не можешь читать мои мысли. Не знаешь, что происходит у меня в мозгах.