Шаляпин
Шрифт:
Обращение было подписано группой выдающихся музыкальных деятелей того времени. Мы находим среди подписавшихся имена С. Рахманинова, С. Танеева, А. Гречанинова, Р. Глиэра, К. Игумнова, С. Кругликова, Н. Кашкина. Вскоре к ним присоединился и Л. Собинов. Среди подписавшихся находим и Шаляпина.
Это была по тому времени смелая инициатива, хотя и не имевшая подлинно революционного значения. Не случайно к петиции присоединились и передовые музыкальные деятели столицы — среди них Н. Римский-Корсаков.
Возвращаясь к сути требования «земцев», то есть представителей дворянства, объединенного в так называемых земских собраниях, следует напомнить, что их петиция,
«По сравнению с могучей и геройской борьбой пролетариата каким отвратительно мизерным кажется верноподданническое выступление земцев и „освобожденцев“ на знаменитом приеме Николая II. Комедианты понесли заслуженное наказание. Не успели высохнуть чернила, которыми они писали свои хамски-восторженные отчеты о милостивых словах царя, как настоящее значение этих слов выступило перед всеми в новых делах»
Мысли, которые заключались в заявлении московских музыкантов, отличались полнейшей неконкретностью, но живо характеризовали настроение подписавших его. И настроение это симптоматично: оно было отражено, в совершенно общей форме, в декларации о положении художественной интеллигенции в царской России.
«Жизненно только свободное искусство, радостно только свободное творчество — к этим прекрасным словам товарищей художников мы, музыканты, всецело присоединяемся. Ничем иным в мире, кроме внутреннего самоопределения художника и основных требований общежития, не должна быть ограничена свобода искусства, если только оно хочет быть истинно могучим, истинно святым, истинно способным отзываться на глубочайшие запросы человеческого духа.
Но когда по рукам и ногам связана жизнь, не может быть свободно и искусство, ибо чувство есть только часть жизни. Когда в стране нет ни свободы мысли и совести, ни свободы слова и печати, когда всем живым творческим начинаниям народа ставятся преграды, чахнет и художественное творчество. Горькой насмешкой звучит тогда звание свободного художника [13] . Мы не свободные художники, а такие же бесправные жертвы современных ненормальных общественно-правовых условий, как и остальные русские граждане, и выход из этих условий, по нашему убеждению, только один: Россия должна наконец вступить на путь коренных реформ».
13
Лица, окончившие консерваторию, получали звание «свободного художника».
Лица, подписавшие заявление, видели эти реформы в даровании России конституции, при том, что авторы письма, как и ряда аналогичных деклараций, не посягали на неприкосновенность монархии. Подобное заявление очень типично для представителей либеральных слоев.
Однако и такое заявление вызвало серьезный резонанс. Важно то, что оно явилось толчком для объединения разных групп художественной интеллигенции. Можно было бы назвать ряд аналогичных деклараций, в частности театральных деятелей. Среди подписавших подобные документы, которые были тут же опубликованы, можно увидеть имена К. Станиславского, В. Немировича-Данченко, В. Качалова и многих других. Это — показатель известного пробуждения. На первом этапе развития событий в России такая половинчатая позиция все-таки что-то значила в общей атмосфере брожения умов.
Шаляпин, несомненно, присоединил свою подпись к заявлению
В последующие месяцы Шаляпин своими концертными выступлениями доказал, что с большой симпатией относится к рабочим массам. Это вызвало подозрительное отношение властей, в этом видели подрывную деятельность.
Здесь следует напомнить, что Шаляпин был артистом императорских театров, что он служил при министерстве императорского двора. Артисты этой категории были белой костью среди большой громады артистического мира, в частности среди бесправных актеров провинциальной сцены. Шаляпин должен был знать, что начальство рассматривает его как чиновника, а на чиновника распространяются особые правила.
Некоторые из артистов казенных театров, нарушившие эти особые правила, сразу почувствовали на себе тяжелую руку начальства. Оперная артистка В. Куза обратилась на Невском проспекте к солдатам Преображенского полка, охранявшим подступы к Дворцовой площади, с несколькими словами осуждения по случаю расстрела 9 января. Об этом директору императорских театров донес офицер Оболенский. Через несколько дней Куза была уволена из числа артисток казенных театров. Позже, после многократных просьб о прощении, она была в наказание переведена на год в московский Большой театр.
Артистка балета О. Преображенская просила разрешить ей открыть подписку в пользу семей убитых рабочих. Ее за это тоже хотели уволить, и лишь настойчивые мольбы о прощении привели к тому, что дело было замято. В том же Мариинском театре за сочувствие революционному движению некоторым артистам кордебалета было навсегда запрещено служить в казенных театрах. Аналогичная кара подстерегала балерину А. Павлову. Артист балета С. Легат под влиянием тягостной атмосферы, создавшейся в театре из-за начавшихся репрессий и доносов друг на друга, покончил жизнь самоубийством.
Под особым надзором охранного отделения находился артист Александрийского театра Н. Ходотов за выражаемое сочувствие революционному движению.
Число подобных фактов можно значительно увеличить.
Несомненно, и на голову Шаляпина, устраивавшего концерты для рабочих, посыпались бы кары, если бы не его популярность, заставившая власти в конце концов сделать вид, что он ничего предосудительного не совершил.
Начало русско-японской войны Шаляпин принял с той же мерой недальновидности, которая была типична для большинства представителей русской интеллигенции. Военные действия шли где-то очень далеко, вдали от основных жизненных центров страны. И многим казалось, что японцев шапками закидают. Только тогда, когда события на Дальнем Востоке стали развиваться неожиданно плохо, начали подумывать о причинах, ведущих Россию к возможному поражению в войне.