Шамабад должен гореть!

Март Артём

— Одобряю, — снова кивнул Давыдов. — Очень хорошо. Ладно. Бывай, Саша. Таран, пади, меня уже в канцелярии ждет.

Я встал смирно, отдал подполковнику честь. Тот тоже взял под козырек, а потом направился через плац к зданию заставы.

— Приятного аппетита! — Вошел в столовую Вася Уткин.

На заставе существовал приятный обычай, который каждый соблюдал неукоснительно: если зашел в столовую, обязательно пожелай всем приятного аппетита. Поступали так все: и офицеры, и простые солдаты.

Никто и никогда

специально не рассказывал, что полагается делать именно так. Однако молодые смотрели на стариков и перенимали их образ поведения. Да и офицеры не отрывались от коллектива.

Уткин сходил за порцией к Гие на кухню, потом сел за один столик со мной, Стасом, Малюгой и Климом Вавиловым.

Улыбчивый, добрый и наивный Клим очень изменился после смерти отца.

Если раньше системщик был, что называется, «душа нараспашку», теперь стал он замкнутым и мрачным. Хоть и был он отчасти наивным и немного флегматичным, а иногда даже терпел добрые насмешки от погранцов, с ним охотно дружили. Знали, что не подведет, когда будет нужно.

Теперь после смерти отца, Клим мало с кем разговаривал, а если и говорил, то только по службе. Много времени старался проводить в одиночестве, если ему позволяли обстоятельства. Например, на теоретических занятиях и политподготовке садился один. Пытался, если получалось, обедать в одиночестве.

Сегодня у него не вышло. Людей в столовую набилось много, и Клим выбрал для себя единственное свободное место.

Хотя он и сел с нами, мы не торопились с ним заговаривать. Стасу, Малюге и Васе Уткину неловко было с ним общаться. Я понимал, что они просто не могли подобрать слов, чтобы как-то поддержать его в такой беде.

А еще я понимал, что слов подбирать и не нужно. Тут можно было лишь перестрадать. Перетерпеть боль потери самостоятельно. И только от человека зависимо — станет он после такого сильнее, или же сломается. Судя по тому, что Клим исправно нес службу, я надеялся на первый исход.

Только тогда, когда рана начнет понемножку зарастать, можно попытаться поддержать его словом. Сейчас же — лишь делом. В частности, справной службой, чтобы исполнять все как надо и никому, в том числе и Климу, не доставлять лишних проблем.

Ведь я прочувствовал все, что ощущал сейчас Клим на собственной шкуре. Помнил, как после смерти Сашки, иной раз воспринимал любые слова поддержки в штыки.

Молодая горячая душа… Ничего не поделать. Кажется ей, что никто на свете не может поддержать правильно, дать правильный совет. Почувствовать точно такую же боль, как чувствует она сама.

— Так что? Никто не знает, чего приехал начотряда? — Спросил Уткин и сунул в рот полную ложку макарон, щедро сдобренных жирной тушенкой.

— Так он нам как бы не отчитывался, — пожал плечами Стас. — Ну приехал и приехал. Меня больше волнует вот что: обмен пленными с духами. Мы такого еще ни раз не проводили. Потому не пойму, как это будет? Вчера друг друга стреляли, а сегодня вот так, стоим напротив друг друга и улыбаемся?

— Улыбаться никто не просит, —

ответил я, загребая хлебом макароны в ложку, — главная задача — наших вытащить, кто у них в плену. А наша, кто будет все это действие охранять — проследить, что б все прошло без сучка и задоринки.

— Глупости все это, — вдруг буркнул Клим.

Малюга и Стас с Васей Уткиным недоуменно переглянулись. Замолчали. Я тоже не говорил ни слова. Только наградил Вавилова серьезным взглядом. Он тут же спрятал от меня глаза.

— Глупости весь этот обмен, — продолжал мрачно он, — будь моя воля, я б с этими сукиными детьми, с этими зверями, ни словом не обмолвился. Всех бы в расход. Не успели бы до переправы дотопать — накрыл бы их из артиллерии, и дело в шляпе.

— Клим, ты чего? — Удивился Стас.

Внезапно в столовую зашел политрук Пуганьков. Зашел и не пожелал «приятного аппетита». Некоторые из пограничников, в том числе и Вася Уткин, окинули его укоризненными, но мимолетными взглядами.

— А наших? Наших пленных, кого они с собой поведут, тоже накрыл бы? — Спросил сразу, как обернулся к нам, Вася Уткин.

Тон его был жестким и полным недовольства.

— Душманы — крысы, а не люди, — со злой раздражительностью пробурчал Клим, — верить им — себя не уважать. Они ж даже воюют, как шакалы. Кусают исподтишка, а потом бегут, поджав хвост.

— Клим, успокойся ты, дружище, — примирительно улыбнулся Стас, — чего завелся с пол-оборота.

— С пол-оборота, значит? — Проговорил Вавилов холодно, потом громче и злее: — С пол-оборота?!

Погранцы, что сидели вокруг, стали переглядываться, оборачиваться к нашему столику.

— Клим, — строго сказал я. — Перегибаешь.

— Да?! Перегибаю?! А если бы они бы его отца убили?! Как бы он тогда заговорил?!

С этими словами Вавилов указал на перепугавшегося Стаса Алейникова.

— Клим… — только и смог тихо ответить Стас.

— Клим… — проговорил я холодным тоном и заглянул Вавилову в глаза.

Он не выдержал моего взгляда. Зло зыркнул сначала на Стаса, потом на Васю Уткина.

Я успел заметить, как глаза Клима заблестели, и тот поторопился снова их спрятать. Быстро встал. Понес нетронутые макароны на кухню.

Когда Вавилов вышел из кухни, за ним увязался Гия.

— Эй, генацвале! Ты чего не кушаешь совсем? Чего-то не понравилось?! Ты мне только скажи, чего тебе было не так! В другой раз так сделаю, что понравится!

Вавилов ему не ответил, он быстро зашагал вон из столовой.

Обычно у нас полагалось спрашивать разрешения у офицера или прапорщика, если поел раньше остальных и хочешь уйти. Тоже один из обычаев, навязанный, видимо, кем-то из старых шефов. Однако Черепанов, ужинавший за отдельным столом, не стал одергивать Вавилова. Только проводил его мрачным взглядом.

Не успел Клим выйти за дверь, как в проеме появился дежурный по заставе старший сержант Антон Фрундин.

— О, Клим? — Проговорил он, — тебя-то я и ищу. Иди, тебя шеф к себе вызывает.