Шаман
Шрифт:
— Да. Это наверняка был мой отец. Он рассказывает те же забавные истории, которые вы упоминаете на занятиях по анатомии, и о том, что сэр Вильям Фергюсон сравнивал тело умершего человека с домом, хозяин которого съехал.
— Я помню, как вы улыбнулись, когда я рассказывал о Фергюсоне. Теперь понятно почему. — Мак-Гован, прищурившись, задумчиво посмотрел на своего ученика. — А вы знаете, почему… э-э-э… ваш отец уехал из Шотландии?
Шаман заметил, что Мак-Гован спрашивает крайне осторожно, чтобы не показаться нетактичным.
— Да, он рассказал мне. У него возникли проблемы из-за
— Я это помню, — покачал головой Мак-Гован. — Нам все приводили его в пример того, как поступать нельзя. Каждый студент в больнице слышал о нем. Он ведь был протеже сэра Вильяма Фергюсона. Перед ним открывались безграничные перспективы. А теперь всего лишь сельский врач. Какая досада!
— Не стоит жалеть его. — Шаман усилием воли переборол гнев и вымученно улыбнулся. — Мой отец — великий человек, — продолжил он, с удивлением осознав, что сказал чистую правду.
Он начал рассказывать Барни Мак-Говану о Робе Джее, о том, как тот работал с Оливером Вэнделом Холмсом в Бостоне, о его скитаниях по стране, бесконечных переездах из одного поселка на лесозаготовках в другой, о работе на железной дороге. Шаман описал наставнику тот день, когда его отцу пришлось переплыть на лошади две реки и ручей, чтобы добраться до дома из дерна и помочь разродиться женщине, у которой вот-вот должны были появиться на свет близнецы. Рассказал и о лагерях посреди прерий, в которых доводилось оперировать его отцу; и о временах, когда Роб Джей Коул провел операцию прямо на столе, вынесенном на улицу из грязного дома и освещаемом лишь солнечным светом. Шаман был с отцом, когда их похитили разбойники и под дулом револьвера приказали достать пулю из их раненого товарища. А однажды доктор Коул ехал домой через прерии при температуре минус тридцать, ему пришлось спешиться и бежать позади Босса, держась за его хвост, чтобы разогнать кровь по жилам и тем самым спасти свою жизнь.
Барни Мак-Гован улыбнулся.
— Вы правы, молодой человек, — согласился он. — Ваш отец и правда великий человек. И к тому же счастливый отец.
— Благодарю, сэр. — Шаман собрался было уже уходить, но остановился на полпути. — Доктор Мак-Гован! Однажды мой отец проводил вскрытие тела женщины, которой нанесли одиннадцать ран в грудь, каждая приблизительно 9,5 миллиметров в ширину. Их явно сделали острым инструментом с треугольным сечением, все три грани остро заточены. Вы не знаете, чем именно могли быть нанесены такие раны?
Патологоанатом задумался, явно заинтересовавшись этим вопросом.
— Возможно, медицинский инструмент. Допустим, игла Бира — скальпель, используемый во время удаления катаракты и устранения дефектов роговицы. Но раны, которые вы описали, слишком велики для иглы Бира. Возможно, какой-нибудь бистури. Края раны были равной ширины?
— Нет. Инструмент, чем бы он ни был, явно сужался книзу.
— Я такого скальпеля не знаю. Думаю, медицинские инструменты можно исключить.
Шаман задумался.
— А может быть такое, что раны нанесли предметом домашнего обихода самой женщины?
— Вязальной спицей, например? Конечно, всякое может быть, но я затрудняюсь сказать, что же за предмет домашней утвари мог оставить такие следы, — улыбнулся Мак-Гован. —
Шаман заверил, что обязательно передаст.
Ответ от отца дошел в Цинциннати лишь за восемь дней до окончания семестра; впрочем, это случилось как раз вовремя — он успел дать свой ответ касательно летней работы в больнице.
Отец совсем не помнил доктора Мак-Гована, но обрадовался тому, что Шаман учится патологии у шотландца, который учился искусству вскрытия у самого Вильяма Фергюсона. В письме он просил сына передать профессору поклон и разрешал работать в больнице.
Письмо было теплым, но коротким, и по этой немногословности Шаман понял, что отец тоскует. О том, где находится Алекс или хотя бы жив ли он, по-прежнему ничего не было известно. С каждым новым витком войны переживания их матери усиливались.
От внимания Роба Джея не ускользнуло то, что и Джефферсон Дэвис, и Авраам Линкольн пришли к власти после того, как помогли истребить народ сауков в войне Черного Ястреба. Будучи всего лишь молодым лейтенантом, Дэвис лично доставил Черного Ястреба и шамана Белое Облако вниз по Миссисипи из форта Кроуфорд в Казармы Джефферсона, где их заковали в кандалы. Линкольн боролся с сауками в рядах милиционных войск: вначале в качестве рядового, а затем — и капитана. Теперь оба эти мужчины отзываются на обращение «господин президент» и ведут войска расколотой американской нации друг против друга.
Роб Джей хотел остаться в стороне от этого безумного мира, но понимал, что ему вряд ли это удастся. Война длилась уже шесть недель, когда в Холден-Кроссинг примчался Стивен Хьюм, чтобы увидеться с ним. Бывший конгрессмен честно признался, что использовал свое политическое влияние для того, чтобы его взяли в юнионистскую армию полковником. Сейчас он служил на железной дороге Рок-Айленда стряпчим и организовывал сто второй иллинойсский полк добровольцев; собственно, он прибыл в Холден-Кроссинг для того, чтобы предложить доктору Коулу стать полковым хирургом.
— Это не для меня, Стивен.
— Док, чисто теоретически ваше неприятие войны вполне естественно. Но если ближе к делу, то сегодня у нас с вами появились довольно веские причины для участия в этой войне.
— Не думаю, что убийство множества людей изменит чье-то мнение о рабстве или свободной торговле. Кроме того, вам нужен кто-то помоложе и посильнее. А я — сорокачетырехлетний мужчина с брюшком, — возразил Роб Джей.
Он действительно набрал вес. В те времена, когда беглые рабы прятались в его тайнике, Роб Джей привык захватывать с собой немного еды, проходя мимо кухни: несколько печеных сладких картофелин, кусочек жареной курицы, пару сладких булочек, — чтобы накормить беглецов. Он по-прежнему брал с собой еду из кухни, но теперь съедал ее сам, в тишине и покое.