Шаманское проклятие
Шрифт:
Ада все смеялась. Но вдруг с удивлением поняла, что плачет. И тогда она вскочила и выбежала из палаты, потому что ни одной дурище не дозволено видеть, как она плачет, ни одной, хотя бы и будущей жене самого Шортмана.
…В больничном скверике горело солнце – на ледяном глянце тропинок, на покрытых инеем ветвях деревьев. Мертвый снегирь за ночь стал хрустальным.
– Ада… Почему ты здесь? Ты плачешь? Что случилось?
– Что-то попало в глаз, – сказала она, не сводя с него тяжелого взгляда. – А ты? Ты что здесь делаешь?
– Мне надо поговорить с тобой, кое-что сказать, – бормотал он, не слушая ее. – Я всю ночь думал об этом…
Он думал не только о том, что не любит больше Аду, не только о том, что нужно перестать ее обманывать, но и переживал другую ложь. Накаркал несчастье с Ниной! Суровый урок!
– Но здесь, наверное, не место, не время.
– Отчего же, – усмехнулась она, – тут так безлюдно. Присядем на скамейку. Ну?
– Ты не замерзнешь?
– Нет. Говори.
– Ада, ты очень хорошая. Ты удивительная. Я не думал… не знал даже, что такие женщины бывают. Но я… Я тебя не стою, правда. Я тебе не подхожу. Ты прости меня.
– Погоди-погоди… Ты что, меня не любишь?
– Не люблю. – Он виновато понурился.
– И что – хочешь бросить?
– Ада, я…
– Попрошу без церемоний! Бросаешь меня, да?
– Д-да…
– А я ведь тебе телефончик подарила, – с непонятным Сереже весельем заметила Ада. – И тряпки. И часы. И машину подарю. А?
– Я… Спасибо тебе. Я все верну. Вот, возьми телефон и часы, Адочка, ты прости меня…
– Да не суй ты мне в руки всю эту ерунду! – прикрикнула она на него и вдруг ловким жестом надвинула ему на глаза черную вязаную шапчонку. – Эх
И побежала по замерзшей аллее вприпрыжку, как девчонка.
– Удивительная, – пробормотал Сережа. И, глядя ей вслед, подумал еще, что совсем не знает женщину, которая убегает от него по обледеневшей тропинке больничного сквера, что в Аде случилась мгновенная перемена… И это совсем другая Ада – повернувшаяся к свету, сбросившая какой-то страшный груз со своей изломанной, но прекрасной души. Ада возвращенная, обновленная, юная, Ада счастливая. Но ее уже было не вернуть, не окликнуть потерянного счастья по имени!
А потом Сережа встал и пошел к тетке, которую вчера угораздило попасть в аварию, но, слава богу, она легко отделалась, завтра, наверное, уже выпишут.
…В тот день Ада потеряет где-то свой талисман, костяной резной нож.
Через много лет она будет говорить голубоглазому лысому доктору, который станет ее мужем:
– Ты пригласил меня на свидание в тот день, когда я потеряла свой нож. Повел в кино на какую-то тупейшую комедию, а сам заснул, потому что был с дежурства…
– Ничего я не заснул…
– Ты спал и даже храпел, и все на нас оборачивались!
– Допустим. А что за нож?
Но этого Ада уже не вспомнит.
В тот день состоятся еще два свидания.
Сережа, например, после больницы пойдет в театр и там встретит однокурсницу Катю. И она посмотрит на него такими сияющими глазами, что он поймет: давешний розыгрыш был вовсе не насмешкой…
А Шортман приедет за Ниной и вырвет ее из рук протестующего медперсонала. Повезет ее к себе домой, чтобы она никуда уже не делась. А по дороге Нина скажет ему на ухо что-то такое, отчего он вдруг радостно завоет во весь голос «Хаву Нагилу», перепугав даже видавшего виды телохранителя…
А в это время – и всегда, всегда над ними, над нами – будет парить в темном небе хищная белая птица, высматривая тех, кто живет без любви.