Шанхай. Любовь подонка
Шрифт:
Просто плыву по реке событий, отравляя все вокруг алкогольным выхлопом. Были периоды, когда я пробовал что-то писать, занимался спортом, увлекался кино.
А теперь я перестал даже читать.
Иногда я пытаюсь трепыхаться, совершаю поступки, что кажутся мне осмысленными, но это лишь осложняет мой дрейф.
Хочу понять: что я делаю не так, почему не могу жить в любимых городах, почему не могу остаться с любимыми людьми. Взять ту же Инну — ведь трижды пытался склеить разбитое, начать заново. В разных городах и в разное время, непонятно
Но бога нет, это я знаю точно, а среда изменится легко — надо лишь выпить еще.
Дринк, дринк, дринк.
Дэнс, дэнс, дэнс…
Первое письмо я получил зимой. Адрес незнакомый, подпись — «Пэри». Так звали собаку одного очень знакомого человека — не персидская же муза решила меня осчастливить…
Совсем короткое письмо.
«Привет!
Не знаю, может, и не нужно было тебе писать, но вот — написала. Не понимаю, что на меня нашло — взяла и набрала твое имя в Яндексе. Была приятно удивлена. Ты все же не бросил литературу. Когда станешь известным, буду гордиться знакомством.
Угадай, кто тебе пишет».
И угадывать нечего.
В конце письма, после смайликов, приписка:
«Наверное, нужно сильно пережить что-то, чтобы написать такое» — и ссылка на один из моих рассказов.
Альтернативное настоящее: люди разводятся, а их детей, с целью спасти от душевных травм, умерщвляют в специальной комнате — здесь же, на месте, прямо в загсе. Без проволочек и судов. Процедура называется «форсированным завершением жизненного цикла», после чего родителям выдают чистые паспорта — гуляйте, свободны.
Кажется, за этот рассказ я и получил рецензию в стиле «автор и Чикатило — одно лицо». Хотя, может, и за другой. Неважно, потому как в корне неверно. Чикатило был тихим, неприметным снабженцем, добрым семьянином, на хорошем счету у соседей и на работе. У меня так никогда не получалось.
Читал и перечитывал.
Несколько раз подводил стрелку курсора к «ответить».
Курил, роняя пепел на клавиатуру.
Наконец, написал:
«Инна».
Отправил.
О чем тут же пожалел.
Схватил телефон и набрал длиннющее, в несколько частей, сообщение для Ли Мэй. Пересказал ей «Песнь Песней», чуть ли не полностью. И следом еще одно сообщение — из сердечек и смайликов.
Она тут же ответила:
«Вау! Если бы ты был моим мужем, я бы подумала, что у тебя появилась любовница, и тебе немного стыдно передо мной».
Любовница…
Все гораздо хуже — бывшая жена.
«Конечно, нет. Просто я понял, как сильно люблю тебя!»
Забыл ли я Инку?
В Москве она уверяла меня, что забуду, как только встречу «девушку в шелковом платье». Я бы больше поверил, что навсегда излечусь от пьянства, чем в то, что Инкино письмо оставит меня равнодушным.
Иногда мне кажется, что моя тяга к выпивке имеет болезненную природу — сродни чувствам к бывшей жене. И то и другое не доведет до добра, но мне наплевать на мифическое
Ты можешь не пить месяцами, годами, но ты никогда не будешь свободным. И обязательно вернешься к себе прежнему.
Начинается всегда по-разному. Порой приближение чувствуешь заранее — так, наверное, угадывают грядущий сход лавины: витают в воздухе едва заметные признаки катастрофы.
Идешь по городу, трезвый, в делах и заботах, и все у тебя хорошо. Сразу два издательства написали вдруг «уважаемый» и без привычного «к сожалению». Напротив, вежливо и строго, как завуч в школе, предлагают что-то «обсудить» и «подписать».
Идешь, автоматически отмечая:
вот лежит вдавленная в асфальт пивная пробка;
вот гордое величие полок с выпивкой в магазине «Продукты» — ты видишь их, когда рассчитываешься за пакет кефира;
вот два мужика потягивают у метро пиво «Старый мельник»;
вот синий зонтик уличного кафе с логотипом «Балтики» — «трешка» уже не та, что раньше, но разливная «семерка» вполне ничего… во всяком случае, весной была ничего;
вот запотевшие очки студента-ботаника, как бутылка «беленькой» с ледничка;
вот шибают в нос разносолы в крытом павильоне рынка…
Сглатываешь набежавшую слюну.
Покупаешь к огурцам и маринованному чесноку небольшую плоскую бутылочку.
Для вкуса.
Да и сыро сегодня.
С утра моросит…
Обнаруживаешь себя несколько дней спустя на другом конце города, без обуви, обоссавшегося и замерзшего до полусмерти.
Иногда все случается разом и вдруг — и позднее, отлежавшись в сушняке, психозе и фобиях, вспоминаешь, что же послужило толчком, что обрушило, будто выстрел в горах, твою снежную лавину…
Целую ночь я пролежал, разглядывая зеленый глазок кондиционера у потолка. Сочинял в мыслях ответные письма. Сдержанно-равнодушные. Беспощадно-холодные. Восторженно-глупые. Дважды собирался сходить в ночной магазин за чем-нибудь крепким, из местного бухла, чтобы нажраться и забыться.
Посветлевшее небо образумило — скоро на работу.
Принял душ, в попытке сбросить, смыть напряжение. Пробовал думать о Ли Мэй, но сказались или привычка или возбуждение от письма — кончил я, отчетливо представляя Инку…
Оставалось лишь смириться: я не сумел избавиться от прошлого.
Первое, что сделал утром, — полез проверять почту. Два непрочитанных письма, оба — от «Пэри».
«Да, это я».
Второе чуть больше:
«Я не знаю, как выразиться… Набираю текст и стираю. Снова набираю, перечитываю и опять удаляю все. Сейчас напишу как есть и тут же отправлю. А ты уже решай сам. Сейчас соберусь… Если тебе неприятно общаться со мной, просто не отвечай, ладно? Я ведь не знаю, как ты живешь. Может, влезла в твою жизнь, и совсем некстати… В общем, я рада, что ты узнал меня, очень, правда. А остальное, как ты решишь. Уфф. Вот».