Шанс дождливого безумия
Шрифт:
слова, вышел из квартиры. У другого бы в голове стучало: «Счастье, что случилось только это и ничего хуже. Ведь как влипнуть мог! Дай Бог, если история не будет иметь продолжения...» Однако Алексей ничего подобного не думал.
«Сорвалось!» – мозг сверлило сознание неудачи. И с каждым мгновением на душе становилось тяжелее: сейчас придется выйти на улицу и шагать к метро мимо деловито спешащих после работы домой прохожих, мимо зазывающих афиш, мимо... Возвращаться к Верочке, ощущая: шаг за шагом по каждой клеточке твоего естества расползается прежняя, не нашедшая
Среди ночи Алексей проснулся. Тупая боль гнездилась под теменем. Поначалу была несильной, но через пятнадцать минут, когда ему так и не удалось вновь уснуть, превратилась в сотни игл, добравшись до затылка, висков, глаз. Еще немного времени, и к пыточным инструментам прибавился молоток, наносивший удары изнутри черепа, превращая его в гудящий колокол. Спасения теперь не было.
Но Алексей, глухо застонавший в тяжкий миг, знал, – примерно через полчаса все кончится столь же неожиданно, как началось. Подобные приступы боли навещали с детства, с лета, когда в пионерлагере его ударило по голове качелями. В памятный день он даже угодил в больницу. И пролежал без сознания до утра. Позже ребята рассказали ему, что ночь длилась несколько суток. Но тогда казалось, что был без сознания лишь до рассвета.
Что и говорить, с качелей свалился очень неловко. «Сполз неожиданно, как тюфяк», – рассказывали все те же приятели. А ему теперь думалось – случился тепловой удар – день был действительно жаркий!
Алексей вжался лицом в подушку, пальцы царапали простыню, – боль стала непереносимой. Знал: лекарства не помогут, и потому обратился к испытанному способу, порой облегчавшему ужасные тридцать минут. В кинотеатре воображения пытался увидеть берег лесного озера, лапы мохнатых елей, нависшие над водой. Ну-ка, где тихий плеск волн, разбивающихся о берег, плывущие в вышине облака?!.
Ничего не получалось. Напротив, фантазия невольно оживляла гнусные, болезненные видения, особенно мучившие его мальчиком в первые месяцы после травмы.
В этих снах он лежал обнаженным на столе, а руки, ноги, тело крепко держали широкие кожаные ремни. И некто, стоявший в изголовьи, ковырял макушку остро отточенными ножами. Но самое омерзительное: на стол попеременно влезали голые женщины, елозившие по Алексею, тершиеся об него телами, лизавшие неправдоподобно распухшими языками, трогавшие его гибкими, длинными пальцами.
В детстве видения оставляли чувство мучительной нечистоты, желание окунуться в теплую, вспененную ароматными мыльными хлопьями ванну, позже, в раннем отрочестве – заставляли задумываться над чем-то, в ту пору еще неясным, казавшимся страшным и одновременно неизъяснимо притягательным. Теперь же они связывались с болью и мучительным, неудовлетворенным желанием. Так что, когда Алексею через некоторое время вдруг полегчало, ему захотелось скорее забыть об эротическом кошмаре, продолжении минувшего дня. Не получилось с Загодеевой, – и Дьявол с ней!
Вновь наступило
Без аппетита позавтракал. Подперев голову руками, остался за столом. Что поделаешь: ноги отказываются идти, голова вместо идей набита осколками разбитых планов. Даже желания думать не осталось. Верочка, деловито вытиравшая посуду, и та не вызывала привычного раздражения.
Упала и, звякнув, разбилась чашка, – нечаянно смахнул локтем. Верочка не обернулась. Ей тоже стало на все наплевать?.. Алексей поднялся и вышел из кухни. На темно-синем линолеуме остались белеть осколки...
Похоже, Алексей вступил в полосу кризиса: слишком больны неудачи и чересчур серьезны новости. Впрочем, Верины домыслы нуждались в проверке. Но как бы ни было – нельзя поддаваться депрессии. На удары судьбы он привык отвечать контрударами. Теперешний решил начать с ванной комнаты. Однако сперва телефонный звонок:
– Сергей Витальевич, могу я сегодня пропустить летучку?.. Совершенно неотложные семейные обстоятельства... А в остальном у меня все готово – завтра материал будет на вашем столе!
Слава Богу, редактор был дядька душевный и никогда не отказывал подобным просьбам, – теперь на работу можно не идти. Тайм-аут! Мнение же, что холодный душ лучше принимать до завтрака, а не после оного, Алексея мало смущало. Положив трубку на рычаги, отправился прямиком в ванную комнату и там долго стоял под ледяными струями. В конце концов, на улице тоже шел дождь и маленькая репетиция помешать не могла.
Окно депутатского кабинета выходило в уютный палисадник, разбитый во дворе клиники. Сам депутат – крупный светило медицинской науки – сидел напротив Алексея за своим, загроможденным книгами, толстыми папками, стаканчиками с ручками и карандашами, перекидными и техническими календарями столом.
Алексей не знал, кто консультировал Веру, однако человек, находившийся перед ним, заслуживая явно не меньшего, а даже большего доверия. Ибо в своей области слыл высшим авторитетом. Алексея с ним, как и многими известными людьми, свела работа журналиста. Глядя в одновременно печальные и насмешливые глаза Левона Мкртчяна, Алексей думал о необъяснимой взаимной симпатии, способной возникнуть у двух людей, разных по возрасту и профессиональным интересам. Впрочем, разницу в возрасте корреспондента и депутата нельзя было назвать пропастью, – пятнадцать лет.
Два года назад Алексей взял у Мкртчяна одно из своих первых интервью. Потом случайно встретились в ресторане. Столики оказались рядом, а подружки Алексея и Левона – одногодками. Последнее выяснилось в конце вечера, – четверо встретились в гардеробе, а затем долго и безуспешно пытались поймать такси. Мкртчяну и его спутнице повезло: уехали первыми. А на следующий день Левон позвонил в редакцию и предложил Алексею заехать в клинику – был интересный материал для новой статьи.
– Ты не нервничай! – сказал Левон теперь.