Шантаж

Бирюк В.

Если ты умеешь отличать хорошее от плохого, если ты твёрдо знаешь, что есть «зло» и что есть «добро»… Хоть какое! И ты к этому «добру», к этому твоему хорошему — стремишься… Если на тебя одели узду законов, правил, приличий, обычаев, ценностей… То ты — взнуздан! И ухватить за эту уздечку — дело техники. Чем крепче ты веришь в истинность своего понимания, своего определения добра или зла, чем сильнее ты веришь в свою праведность, в свою доблесть и исключительность — хоть какую! — арийца или самурая, в несгибаемость или приверженность, в богоизбранность или сверхчеловечность, в исконную посконность… тем крепче вросла твоя упряжь в плоть твоей души. Ты взнуздан и осёдлан! И «мундштуки» твоей «правильности» рвут в кровь «губы» душе твоей! Бесчестный всадник

в седле твоём. «Бесчестный», потому что — без твоей чести. Со своей, но не с твоей. А твоя «честь» для него — инструмент. Жестокие поводья на голове твоей, и тяжкий кнут для спины твоей, и острые шпоры для боков твоих. И только так. Ибо кони на конях — не ездят. Кони не садятся в сёдла, они в них только бегают. Седло — трон для обезьяны. Думающий по-лошадиному — не поедет верхом.

Ты — жил, ты — дышал, ты — думал. Чувствовал и оценивал. И этого уже достаточно, чтобы тебе было стыдно. «Человек? Виновен!» — это не от Иисуса, это от тебя самого, хомнутый сапиенс. Так вези же наездника своего. Двуногий мерин.

Труп старика-кормщика со спущенными штанами и перерезанным горлом во дворе. Это — по чести. Кормщик был, явно, нанятый. Слуга, простолюдин. Прирезать безродного нанятого работника — нормально. Несколько убитых мужчин и женщин из мирного местного населения — нормально. Смерды. Цены несуразные требовали. Труп выпотрошенного и освежёванного ребёнка на заборе под дождём. Нормально. Его дура-мать не хотела сказать, где спрятаны деньги мужа. Сама виновата.

Чего стыдиться? — Всё — нормально. В рамках воинской доблести и чести. Викингов, витингов, витязей.

Но этот юноша… От которого осталась здоровенная лужа крови… Он не похож на простолюдина. Или — на наёмного слугу. Он им равный. Где-то, как-то… Христианин не может быть равен язычнику. Но воинская доблесть не различает веры. А он пришёл к ним на лодию. И они его приняли как равного. Как гостя. Ладья для норманнов, варягов, руссов была вторым домом. Плавучим и последним. Похоже, и пруссы имеют сходные представления. А значит: «гость в дом — бог в дом». Убить гостя — стыдность, бесчестие, смертный грех.

— Я его не убивал. И не я привёл его на лодию. Перкунасу нет причин гневаться на меня.

— Ты плохо слышишь? Тебе не повезло — ты дожил до разговора со мной. Сейчас ты умрёшь. Я перережу тебе горло и отрежу ухо. Я запишу на бересте эту историю. Как вы убили в спину своего гостя. Сложу эти две вещи вместе и пошлю своего слугу в Новгород. Там живёт много ваших. Там у ваших — целая улица.

— Ха!

— Не хакай! Я знаю, что у вас нет своего письма. Но мой человек прочитает мою грамоту перед людьми твоего народа. И он будет повторять это каждый день. Каждое утро он будет приходить к жилищам твоих соплеменников, читать мою грамотку и показывать твоё ухо. Пока все в Новгороде не запомнят слово в слово. А потом ваши купцы вернутся в вашу землю. И повторят написанное мною. И перед вашими князьями, и перед витингами, и перед жрецами. Великий Криве-Кривайто не будет молиться за тебя под священным дубом. И твои родственники будут выть и плакать, разрывая на себе волосы и одежды. От злобы на тебя, от позора, который ты навлёк на свой род. Все соседи твоего дома — отвернутся от них. И ваши мужчины, витинг Фалет из рода Витавоев, погибнут в ссорах с соседями. А женщин погонят греть постели настоящим витингам — не таким как ты. Тем, кто знает, что такое честь. Ваша честь, витинг. Ты убил не юношу-христианина, ты убил свой род.

— Глава 115

Ну, вообще-то да. «Какой-то прадед накосячил, а правнуки отмыться не могут». Так это — мирная ситуация. В среде миролюбивого, законопослушного и безоружного населения. А у пруссов — мира нет. Владетельные господа вооружены и постоянно воюют друг с другом. Род, потерявший честь, выпадает из круга равных. Становиться изгнанным родом. «Общественное мнение» порицает парию, и «порицание» выразится в стуке мечей, поджогах, коно- ското- рабо- и жёно-крадстве… Даже если его род сильнее любого из

соседей, он не сильнее их всех. Стая голодных собак валит одинокого медведя. Племенные князья не могут установить твёрдый порядок, и единственное, что сдерживает бесконечную вендетту с примесью грабежа и охоты за наложницами — верховный жрец, «Великий Криве-Кривайто». Но бесчестье… Никто не вступится.

Интересно было наблюдать, как до прусса медленно доходила предложенная ему дилемма. «С одной стороны нельзя не признать. С другой стороны нельзя не признаться».

«Честь» требует поплеваться во врага и, распевая песни, принять смерть. И она же, пресловутая «честь витинга» требует защищать свой род. Исполнить моё требование, подчиниться — бесчестие, не исполнить, обречь на гибель всех своих — тоже бесчестие. «Куда не кинь — везде клинь» — вот его и заклинило.

Маска наглого превосходства сваливалась с него кусками. Сначала исчезла презрительная ухмылка с губ. Ушёл и высокомерный прищур. Глаза раскрылись и заметались в поисках выхода. Лицо стало мягче, проще, моложе. Сколько же ему? 16–18? Потрошителю младенцев, убийце гостей…

— Я не убивал!

— Я тебе верю. Но в послании твоему народу, которое я напишу, будет только одно имя — твоё.

— Я не убивал!!!

— Но ты — дожил! До разговора со мной. И назвал мне своё имя. Да, ваш Перун загонит в хлев, к своим свиньям, вас всех. Он — бог, он видит правду. Ну и бог с ним, с вашим богом. Здесь, на земле, именно твой род примет на себя весь позор, весь стыд, всё бесчестье. За вас за всех. И его не будет. Витавои исчезнут, станут пылью, прахом. «Эти камни в пыли под ногами у нас были раньше зрачками…». Зеницами глаз твоих родственников. Это сделал ты, витинг.

Мда… Ну и обороты у тебя, Ванюша: «бог с ним, с богом». Плохо быть бестолковым — возможно было и более изысканное решение. Там у них пантеон из десятка богов. Может, что-то покруче можно было придумать? Опять же — обычаи. Они там пьют кумыс и едят конину. Как-то на этом сыграть? Мало знаю. «Учиться, учиться и ещё раз учиться». Дорогой ты наш Владимир Ильич! Так кто ж против? Учителей где взять…

— Чего ты хочешь? Чтобы не посылать грамотку?

Всё правильно — пруссы были неграмотными и относились с огромным удивлением и подозрением к умению таким образом сохранять и передавать информацию. Сами они использовали какой-то вариант примитивного узелкового письма. В основном — для счета и календаря. А вот буквы вызывали у них подозрения в нехорошем волшебстве. Витинг боится не просто отправки сообщения, слуха, болтовни, сплетни, а именно письменного. «Написанное пером — не вырубишь топором» — чисто русская народная мудрость. А вот ощущение — общечеловеческое.

— Рассказывай. О себе. Кто вы и зачем пришли сюда.

Здесь не было такого профессионально-накатанного песенно-напевного повествования, каким развлекал меня битый волхв в Рябиновском порубе.

Ноготок, уяснив, что пленник «склонен к сотрудничеству», откинул свой раскалённый прут в сторону и, по моему знаку занялся Суханом. Кольчуга ножом не пробивается. Но удары были сильные, у моего зомби и под кольчугой образовалось два очень нехороших синяка: под левой лопаткой и возле печени. Ивашко с Чарджи вполголоса обсуждали полезность нижнего острия на лезвиях прусских топоров и примеряли по руке странные мечи покойников с асимметрично расширяющимися на конце клинками.

Моя команда перетаскивала на дворе трупы, развешивала по забору под дождём окровавленные тряпки, а чистые тоже развешивала — по стенам общинного дома изнутри, ближе к печке. Ряд мокрых штанов на верёвке через всё помещение — банно-прачечный день в гарнизоне. И — юбок. Мда… Гарнизон был… дамским.

Ребята перекладывали, сортировали, упаковывали разные разности. Десять прекрасных точильных камней — это здорово. А то с нашим лесоповалом топоры приходиться точить почти так же часто как косы на покосе. В каждом узле в личных вещах — пара-тройка кусочков янтаря. Толком не обточены, не отшлифованы. Ещё одна забота — как это оптимально применить…