Шарада мертвеца
Шрифт:
В ответ он сжал «порчу» в кулаке. Подождал. Прислушался. Щелкнул языком.
– Первые, кто принесли веру в магическую силу этого камня в Европу, были арабы. Именно они открыли миру его имя. Азабачи.
– Неужто у порчи есть имя? – дыхание Татьяны, казалось, остановилось. – Куриный бог 28 какой?
– Это не порча, а оберег для больных детей. Еще издревле люди верили в силу камней и в то, что в их древних недрах таится космическая энергия. Проще говоря, духи. Я же могу объяснить сие явление несколько иначе. Скажем вы, сударыня,
28
Или Собачий, Скотий бог – в народных поверьях камень с отверстием, оберег от кикимор и злых духов
– Вы так говорите, будто ваши эти энергии – тоже некие живые существа.
– Мертвых тел не бывает, – качнул головой маркиз. – Камни как самые неподатливые разрушению материалы привлекают постоянные энергии. Они обитают в камнях, населяют их и оживляют. Как удобное кресло, вещь, мертвая по сути, но столь необходимая человеку, что всегда будет им согрета… Этот камень не обладает никаким дурным действием, но даже наоборот, он привлекает положительную энергию… Узнать бы, кто его в комнатку ребенка подложил.
Девушка пожала плечами.
– Я туда не захожу, а прислуги в доме не так уж и много.
Маркиз отложил черный камень.
– Подобные вещи на каждом углу не валяются, а посему он появился здесь именно по случаю болезни ребенка. Кто-то намеренно принес сюда Азабачи. Кто-то, кто знает о его свойствах, иностранец или русский путешественник. Тот, кто хорошо знаком с обитателями дома и, совершенно очевидно, заботится о ребенке. Более того, кто-то, кто может войти в спаленку девочки и подложить сей предмет, не попавшись на глаза няне.
– Туда можно пройти через столовую и кабинет, избежав внутренних покоев Евгении Яковлевны, – включилась Татьяна, – а няня, Лукерья, отлучается несколько раз в день, за едой. Она сама на кухню ходит через двор… Я ее вижу из своего будуара.
– В какие часы?
– Утречком, в восемь, потом в одиннадцать, к обеду к двум…
– Остановимся на одиннадцати, – поднял руку маркиз, – ведь нашли-то камень после завтрака. Кто убирает по дому?
– Тошка, сын камердинера Ипатия. Он полы моет и у стола с Сонькой прислуживает. Пыль да посуда за Валькой.
– Крепостные? – девушка утвердительно кивнула, маркиз хмыкнул. – А есть среди слуг вольноотпущенники, свободные или иностранцы?
– Конечно, – Татьяна улыбнулась и с особым ударением на последнем слове добавила: – Немцы и обрусевший францу-у-уз.
– Кто такие?
– Мартин и Анна Шнайдеры, бездетная пожилая пара.
– Чем они занимаются?
– Их папенька к себе пристроил, когда здесь поселился. Анна гувернанткой у купцов Белугиных служила, очень начитана, опрятна, сейчас бельем ведает. Мартин за серебром следит, чистильщик.
– А француз?
– Пьер ди Брю. Конюх. Тихий старичок. Папенька его «бирюлькой» называет. Мне кажется, он специально его нанял, дабы над ним издеваться…
– Из-за бегства первой
– Да, злобу срывает. Бить любит кнутом, как дворового, ежели тот коня в упряже перепутает. А если старик в кучерах работает, то ждать его во дворах подолгу оставляет. Господин ди Брю порой часами мерзнет на козлах… Папенька же на теплую одежду и грошика ему не выдает.
– Печально. А в кабинет или столовую они допускаются?
– Да. Анна белье везде меняет, но с нею Сонька ходит. Ди Брю каждое утро один разносит дрова и воду по комнатам.
– Ясно. А ливрейной прислуги здесь нет?
– «Оформителей дверей», вы имеете в виду? – усмехнулась Татьяна и на согласный кивок собеседника ответила: – Папенька таковых не держит, только Ипатия вон пригоже одевает. Говорит, что ежели много их заведет, то от пьянства и воровства все хозяйство в убогий вид придет.
– Что, так уже в Вышгороде было?
Татьяна несколько замялась. Она отчего-то нервничала.
– Как я уже вам сказала, папенька сильно изменился после того, как маменька бросила нас, – только и услышал в ответ де Конн.
Он сочувственно вздохнул. Татьяна махнула рукой.
– Зачем вам искать того, кто желает Поленьке добра?
Вопрос прозвучал неслучайно: он требовал личного мнения, и Татьяна вцепилась испытывающим взглядом в лицо собеседника. О человеке многое можно сказать, когда ему надо высказать потребованную к ответу мысль, открыть собственное воззрение, цепь своих, субъективных, умозаключений.
– Хм, есть три способа отвечать на вопросы, – отозвался де Конн, – сказать необходимое, просто уклониться или наговорить лишнего…
– Плутарх! – рассмеялась Татьяна. – Ну и каков ваш ответ, сударь?
– Люблю вскрывать нарывы и гнойники. Я же врач.
Татьяна приподняла выразительные брови, но дальнейших объяснений не последовало. Лучше уйти.
– Ну, раз так, доброго вам вечера, господин Дикон.
– До завтра, сударыня.
Татьяна направилась к двери, де Конн остался стоять у стола. Значит, смотрел на ее спину. Она обернулась… его взгляд подскочил вверх. Да, он осматривал ее. Они оба улыбнулись, и, поклонившись, де Конн еще раз пожелал девушке спокойной ночи. Когда дверь за гостьей закрылась, он остался стоять посреди комнаты, не шевелясь и даже не отрывая от двери взгляда, как будто боялся нарушить то, что осталось после визита Татьяны. Аромат, шуршание юбки, голос, еще звенящий под низко висевшей люстрой, цепкий, яркий взгляд. О, как она околдовала его! Маркиз тряхнул головой, усмехнулся, дернул ворот сюртука. Ему следовало поспешить в столовую к обеду.
Обед у купца первой гильдии Стаса Прокопича Конуева имел свой вкус и размах. Стерляжья и щучья уха. Для начала. Утка с ананасом, фаршированный осетр и сладкие пироги под завязку. Водка, чай и кофе с коньяком. Последнее выставили на стол исключительно для гостя, и де Конн оценил внимание хозяина.
– Слышал я от господина Тилькова, что вы держите в кабинете изрядную коллекцию огнестрельного оружия, – начал маркиз, откинувшись на спинку удобного стула после глотка божественно горького напитка. – Для защиты или охоты?