Шарль Перро
Шрифт:
Лувуа вызвал к себе парижского архиепископа Гарле, который присутствовал при венчании короля с фавориткой, взял у него бумаги, отправился вместе с архиепископом к королю и вошел к нему без доклада. Король отправлялся на прогулку, но, увидев Лувуа, остановился в дверях и с удивлением спросил, что заставило его прийти к нему в такой час, в который он не имел обыкновения приходить.
— Одно весьма нужное и важное дело, — ответил министр, — которое требует, чтобы я поговорил с вашим величеством наедине.
Придворные и комнатные лакеи тотчас же вышли из комнаты.
Лувуа поклонился королю и тут же строго попросил его вспомнить о том обещании, которое он дал как ему, так и Гарле, никогда не объявлять Франции о своем бракосочетании с госпожой де Ментенон.
Король замялся, не зная, что отвечать Лувуа, и решил уединиться в кабинете, где находились придворные и комнатные лакеи, чтобы отделаться от него. Но Лувуа встал перед дверью и, падая на колени, вынул из-за пояса небольшую шпагу, которую имел обыкновение носить на поясе. Отдавая ее королю, он сказал:
— Государь, убейте меня, дабы я не видел, что мой король изменил слову, которое обещал сдержать.
Людовик рассердился, затопал ногами, закричал, что он уже дал обещание герцогу Менскому и Боссюэ обнародовать свой брак, и приказал министру пропустить его.
Но вместо того чтобы повиноваться, Лувуа решился на неслыханную дерзость: он схватил короля за руку, и только тогда Людовик дал обещание, что ни при жизни, ни по смерти Лувуа этот брак не будет объявлен.
Между тем госпожа де Ментенон, полная надежды, ежеминутно ожидала того часа, в который король открыто объявит об их браке. Прошла неделя, а между тем желание ее не исполнялось. Тогда она сама решилась напомнить королю о том обещании, которое он дал своему сыну, герцогу Менскому, и Боссюэ. Но король остановил госпожу де Ментенон на первом же слове и просил ее никогда ему не говорить более об этом деле.
Узнав обо всем, что происходило между королем и министром, госпожа де Ментенон решила отомстить Лувуа и начала с этого времени готовить его гибель. Прежде всего она напомнила Людовику о той жестокости, с какой был сожжен город Палатинат, и стала убеждать короля в том, что каждый такой жестокий поступок тенью падает и на него самого.
И тут как раз Лувуа дал еще один повод коварной женщине указать Людовику на его жестокость. Лувуа предложил королю сжечь город Триер, ибо он боялся, чтобы неприятели не сделали из него опасного укрепленного места.
На этот раз король отказал ему наотрез. Между тем Лувуа был не из тех, кто легко отказывался от своего намерения. Спустя несколько дней он вновь обратился к королю:
— Последний раз, когда я был у вашего величества, я заметил, что вы, государь, единственно только по долгу вашей совести не соглашались на мое предложение сжечь Триер; ныне же я решился взять это дело на мою ответственность и на мою совесть и… я отправил уже курьера с приказанием предать Триер огню.
Тут терпение короля кончилось. Едва эти слова были произнесены, как он, обыкновенно спокойный
— Ах, государь, что вы делаете?! — воскликнула она.
Прежде чем Лувуа успел выйти, король крикнул ему вслед:
— Извольте сию же минуту отправить второго курьера с приказанием от моего имени возвратить первого. Вы отвечаете мне головой!
Лувуа не имел надобности отправлять второго курьера, ибо первый, совершенно готовый к отъезду в армию, ждал результата той смелой попытки, на которую решился министр без предварительного согласия короля и которая ему не удалась.
Второе приключение довершило гибель Лувуа. Людовик предложил взять город Моне в начале лета 1691 года и захотел, чтобы при осаде участвовали дамы, как это было прежде, во время осады Намюра. Но Лувуа решительно воспротивился этому, объявив, что теперь в казне нет денег, чтобы затевать подобные глупости.
Людовик был глубоко оскорблен. Впрочем, зная о плохом состоянии своих финансов, он поневоле должен был согласиться с мнением министра. Таким образом, Моне не удостоился чести быть взят в присутствии особ прекрасного пола.
Наконец, при осаде этого города случилось маленькое происшествие. Можно сказать, что оно стало, так сказать, той лишней каплей, от которой вода в сосуде переливается через край. Однажды король, прогуливаясь по лагерю, заметил, что один конный караул был, по его мнению, худо поставлен, и приказал ему перейти на другое место. Но в тот же день он вновь нашел караул на прежнем месте. Король удивился подобному непослушанию и спросил офицера, кто велел ему вернуться сюда.
— Ваше величество, — отвечал офицер, — я это сделал по приказанию маркиза Лувуа, который проходил здесь с час тому назад.
— Но разве вы не сказали Лувуа, что это я переставил вас на другое место?
— Сказал, ваше величество.
— Да, Лувуа дерзок, — сказал король, обращаясь к своей свите. — Не узнаете ли вы его в этом поступке, господа?
И он снова поставил офицера и его караул на то место, на котором приказал стоять еще утром.
После осады Монса король стал все более и более удаляться от своего министра и видимым образом оказывать ему свое неблагорасположение.
А 16 июля 1691 года министр, который прежде никогда не жаловался на свое здоровье, внезапно скончался.
Это произвело много толков в обществе, тем более что вскрытие тела показало, что министр был отравлен. Лувуа любил пить воду, и в его кабинете на камине постоянно стоял графин с водой, который часто приходилось пополнять. За несколько минут до того как Лувуа выпил воды последний раз, из его кабинета вышел полотер. Полотер был арестован, но он не просидел в тюрьме и четырех полных дней.
Король издал повеление выпустить его из тюрьмы и прекратить по этому делу всякое расследование.
Перро, конечно, не удивился всем этим событиям: придворные интриги ему были хорошо знакомы.