Шарло Бантар
Шрифт:
Казалось, было поздно пересматривать свои взгляды, но, стоя здесь, под градом пуль, лицом к лицу со смертью, Этьен впервые понял, что поэзия не просто забава, не развлечение праздных людей.
Слова поэта звали, бодрили и в самый страшный миг поднимали мужество бойцов, делали их бесстрашными.
Вдруг песня Лиможа оборвалась.
Этьен сразу почувствовал себя осиротевшим. Распростёртый у фортепьяно, лежал поэт Виктор Лимож. На глазах у Этьена показались слёзы.
Однако пушка неумолимо звала, надо было спешить к орудию. Но только Этьен нагнулся, чтобы поднять запальник,
Раненный осколком гранаты, Этьен лежал в полузабытьи. Не сон ли это — свист пуль, вой гранат и… этот стон? Чей стон вот тут, где-то совсем рядом? Сколько их осталось, борцов за Коммуну? С Лиможем их было четверо…
Наступившая вдруг тишина прояснила сознание Этьена.
Цепляясь руками за колесо пушки, он приподнял голову и попытался встать на ноги. Это ему не удалось. Этьен окинул взглядом мёртвое поле недавней битвы. Он был единственный, кто проявлял ещё признаки жизни.
Так длились минуты, когда сознание то погружалось во мрак, то снова пробуждалось.
Вдруг тишину прорезал визгливый женский голос:
— Входите смело! Вы же видите, здесь никого нет! Никого нет!
«Что это? — пронеслось в воспалённом мозгу Этьена. — Опять тот предатель!.. Он впустил их в Сен-Клу… Теперь здесь… Чем его убить?.. Ружьё?.. Нет, оно не заряжено… Нож!..»
Этьен вспомнил, что возле пушки лежал выпавший из чьих-то рук нож. Он с трудом высвободил руку и нащупал клинок…
Мадам Либу, дрожа от страха и нервного возбуждения, поспешила навстречу версальским солдатам, которые ещё не решались занять баррикаду: они опасались притаившейся засады. Захлёбываясь от нахлынувших чувств, мадам Либу рисовала офицеру картину, какая представилась её взорам за стеной баррикады.
Офицер, услышав донесение старухи, закричал в гневе:
— Как! Никого нет в живых? Идиоты, убили Бантара! Беда! Но, может, он только ранен? Давайте носилки!
Он бросился вперёд, всё ещё надеясь захватить Жозефа.
Между тем сознание Этьена мучительно боролось, стремясь освободиться от густой пелены, окутывавшей мозг.
Вдруг мысль, чистая, ясная мысль возникла в его голове: «В пушке остался заряд».
И, будто после укрепляющего сна, легко поднялся на ноги верный солдат революции. В нескольких шагах перед собой он увидел врага.
Офицер искал среди трупов Жозефа Бантара. Увидев ещё живого Этьена, он с проклятьями бросился к нему.
— Ты недолго будешь отравлять воздух своим дыханием, красная зараза! — прокричал он.
— Но ты умрёшь первым! — прохрипел Этьен.
С неожиданной силой он всадил нож в грудь ненавистного врага.
Этьен облегчённо вздохнул, когда версалец покатился вниз… Пусть теперь настал и его, Этьена час! Он жил не зря… На него шли, ползли, надвигались со всех сторон враги.
Этьен бросился к пушке, где оставался последний заряд. Он не должен был пропасть!
Этьен успел поднести огонь прежде, чем версальцы повалили его. Пушка прогремела.
— Это наш последний салют пролетарской революции! — произнёс Этьен, падая под ударами прикладов.
Глава двадцать седьмая
Погодите
Дядя Жозеф еле умещался на узкой постели Кри-Кри; ноги свисали на полметра.
Рана была тяжёлая, но для крепкого организма Бантара не представляла опасности для жизни.
Как только затихли шаги Мадлен и Жако, удалявшихся от сторожки, Шарло закрыл дверь.
В каморке было совсем темно, но Кри-Кри казалось, что он ясно различает очертания головы и тела дяди Жозефа, который всё ещё лежал в забытьи и тяжело дышал.
Кри-Кри опустился на колени у изголовья раненого и насторожённо прислушивался, чтобы не упустить ни малейшего движения дяди, когда к нему вернётся сознание.
Шарло не думал сейчас об опасностях, подстерегавших его и Жозефа на каждом шагу. Его занимала теперь одна мысль; как помочь Жозефу, вернуть ему силы, залечить рану?.. Прежде всего надо было каким-нибудь образом раздобыть немного вина, а в комнатке не было даже воды. Если пробраться в кафе, там наверняка найдётся бутылочка хорошего вина из тех, что припрятала хозяйка «на всякий случай», «про чёрный день». Вот кабы знать, что в кафе никто не ночует, тогда бы можно рискнуть…
Раньше, при Коммуне, когда почти совсем прекратились кражи, хозяйка не боялась оставлять кафе на ночь без сторожа. К тому же Кри-Кри жил поблизости.
«А теперь, — думал мальчик, — могла ли мадам Дидье оставить кафе без присмотра? Никогда не решится! Она умрёт при одной мысли, что кто-нибудь может забраться туда и выпить бутылку вина. И доверить никому чужому она не захочет… Значит, сама она ночует в кафе. Тогда эта затея совсем невозможна!»
Время тянулось медленно. Воспоминания одно за другим нахлынули на Кри-Кри. Вся жизнь, все четырнадцать лет, прожитых им, вдруг приобрели особый смысл, над которым он никогда не задумывался прежде. Так вот что значили сказанные Жозефом слова: «В жизни бывают такие минуты, когда человек за один день становится старше, мудрее на целых десять лет…»
«Да, теперь я вижу, каким дураком был до сих пор! Вот Гастон — другое дело. Он не распевал песенок в “Сверчке” и умер как герой. А я, словно малый ребёнок, попался в западню, не мог раскусить предателя Люсьена!..»
Стон дяди Жозефа прервал размышления Кри-Кри.
— Дядя Жозеф, тебе плохо? Ты слышишь меня?
— Шарло, это ты, мой мальчик? Отчего так тихо?
— Дядя Жозеф, ты у меня в каморке… Я всё тебе расскажу. Погоди только, я схожу сперва поищу, чем тебя подкрепить.
— Теперь вспоминаю… Постой… Не уходи. Надо всё обдумать.
— Я сейчас же вернусь. И трёх минут не пройдёт, как снова буду тут.
— Нет, мальчик, никуда не ходи. Надень свежую рубашку, почисти башмаки, вымой лицо и руки утренней росой. Когда услышишь, что пришла мадам Дидье, поднимись к ней и объясни, почему тебя так долго не было. Скажи, что перестрелка помешала тебе вернуться вовремя. Обо мне не тревожься, мне лучше. Плечо не беспокоит. Рана, должно быть, неопасная. Всё будет хорошо.