Шарло Бантар
Шрифт:
К Шарло вернулось сознание, но он только гордо выпрямился, не разжимая губ.
— Анри, чего ты медлишь? Прикончи его! — обратился офицер к одному из жандармов.
И он грубо схватил Кри-Кри за руку и за ворот. Несмотря на слабость, мальчик рванулся в сторону. От резкого движения куртка его лопнула, и под ней обнаружилась красная ткань.
Только одна Мари поняла, что это означало.
«Теперь всё потеряно!» — решила девочка. Она заметалась и крепко прильнула к Кри-Кри, загораживая его от жандармов.
От её порывистого движения
Маленькие фиолетовые и жёлтые букетики рассыпались по полу, а поверх них упала груда, трёхцветных повязок.
Офицер очень удивился. Обнаружив повязки, он сразу утратил интерес к «бунтовщикам» и был не прочь поскорее от них отделаться.
Заметив на его лице колебание, мадам Дидье быстро закудахтала:
— Теперь, наконец, вы собственными глазами убедились, с кем имеете дело… Поверьте, что ко мне в дом не могла пробраться красная зараза. Эти дети невинны, как голуби. Ведь это работа их рук и выполнена по моему заказу, — с важностью добавила она.
Мадам Дидье даже расчувствовалась от собственного благородства. Она подняла с земли одну из повязок, тщательно сдунула с неё пыль и с ужимками стала прикреплять её к рукаву офицера.
— Ну ладно, мадам, — сказал он ей, локтем отстраняя трёхцветную тряпицу. — Дай-ка лучше промочить горло. Оно у меня окончательно пересохло от всей этой болтовни.
— Прошу покорно, господин капитан, — угодливо согнулась мадам Дидье в поклоне. — Кафе «Весёлый сверчок» всегда к вашим услугам. Мой девиз: для версальских победителей пять стаканов вина за деньги, шестой — бесплатно! Прошу убедиться лично.
Версалец снисходительно похлопал её по плечу:
— Ну что же, посмотрим, какое у тебя вино, сумела ли ты приберечь для нас бутылочку старого! Посмотрим!
С этими словами капитан развязно направился к столику.
Всё ещё не веря, что гроза прошла мимо, Мари быстро вынула из кармана носовой платок и, разорвав его, стала стягивать руку Шарло чуть повыше раны. В то же время она проворно заколола булавкой шов у роковой прорехи на его куртке.
Не желая отставать от девочки, мадам Дидье любезно протянула ей и свой носовой платок.
— Надо увести Кри-Кри в его каморку. Он так бледен, как будто вот-вот потеряет сознание, — озабоченно сказала она.
При упоминании о каморке Кри-Кри собрал последние силы и, криво усмехнувшись, зашептал на ухо хозяйке:
— Не беспокойтесь, мадам Дидье. Меня отведёт Мари. Не хочу вас пугать, но в моё отсутствие крысы там, вероятно, совсем обнаглели…
Мадам Дидье шарахнулась от мальчика. Всё она могла претерпеть, даже осаду Парижа, даже правительство Коммуны, но вид этих ненавистных животных приводил её в ужас.
Она поспешила вслед за капитаном, но никак не могла успокоиться:
— Нет, вы подумайте только: сказать, что в моём кафе скрываются раненые бунтовщики! Кто поверил бы, что мадам Либу такая скверная сплетница! Теперь она увидит, что слава о «Весёлом сверчке» разнесётся ещё дальше…
Мари, только сейчас осознавшая,
— Ну, будет, будет! Всё обойдётся!
Глава двадцать девятая
«Побеждённые так не умирают!..»
Прошло уже несколько дней с того времени, как Тьер победителем вступил в Париж. Но кровавый пир мести продолжался.
Трупы коммунаров всё ещё лежали неубранные на улицах. Их не успевали вывозить. Лужи крови не высыхали, несмотря на горячие лучи летнего солнца.
Притаившиеся в дни Коммуны враги, вредившие ей скрытно, теперь вылезли из своих нор, украшенные трёхцветной повязкой. Наконец-то можно рассчитаться с пролетариями за их дерзкую попытку выйти из рабского повиновения! Паразиты и эксплуататоры с трёхцветными значками шныряли всюду, руководя арестами и убийствами.
Реакционные газеты призывали не брать в плен, совершать казни без суда. «Надо, — кричала газета версальского правительства, — предоставить солдатам право расстреливать на месте, не откладывая на завтра, когда, успокоившись, они уже не пожелают этого делать». Газета «Фигаро» вторила «Правительственной газете»: «Мы должны обложить, как диких зверей, тех, кто попрятался… Беспощадно, без гнева, но с твёрдостью». Другая газета, «Отечество», призывала к безжалостному истреблению коммунаров, чтобы «очистить Париж от всякого сброда и сохранить его исключительно для честного и фешенебельного бомонда». [74]
74
Фешенебельный бомонд — по понятию буржуазии, высшее аристократическое общество.
Вот страшные цифры: во время битвы за Париж на баррикадах погибло две тысячи пятьсот мужчин, женщин и детей; после подавления революции было убито двадцать пять тысяч безоружных людей.
Убивали без суда и следствия, а если судили — это было диким, ничем не сдерживаемым издевательством.
Захваченные проходили рядами перед судилищем; допрос продолжался десять-пятнадцать секунд.
— Коммунар?
— Сражались?
— Строили баррикады?
— Служили Коммуне?
— Покажите руки!
Не слушая ответа, судья, в зависимости от впечатления, какое на него производил пленник, объявлял короткое решение: «Налево» — что означало немедленный расстрел, или: «Направо» — и тогда пленника отводили в тюрьму, где его ожидали дальнейшие муки.
Иногда всё же гнев схваченных коммунаров был так силён, бесстрашие так разительно, что даже эти звери-версальцы терялись перед подсудимыми, которые превращались вдруг в грозных обличителей.
Луиза Мишель потребовала от прокурора освобождения матери, арестованной в качестве заложницы: