Шашки наголо! Воспоминание кавалериста
Шрифт:
— Пульс 65. Здоров, как молодой олень! Пошто в шинели?
— Голова болит и знобит.
— А шинель–то новая, пехотинская. Где выдали? В запасном полку? Как же ты в этой шинели на коня сядешь? Сделай разрез по самый пояс и будь кавалеристом. Как орел, а не как курица на яйцах. Ну, так что у тебя?
— Я же сказал. Голова болит и знобит.
— Голова болит, заднице легче! Задница не болит? Холку коню не стер?
— Нет, и задница не болит, и холку коню не стер. Голова болит.
— Ну, вот и молодец. Видно, хорошо учился. А задница — это главное у конника, так же, как у пехоты ноги. А головная боль бойцу не помеха. Я дам тебе пилюльку, боль как рукой снимет.
Заметив меня, Силютин вздохнул и сказал:
— Трудно при выкать сынкам к нашей службе. Еще молодые. А что поделаешь. Война. Через два, три боя забудут свои болячки.
И добавил:
— Если будут живы. С танками шутки плохи! Хозяйка дома, где мы стояли, заговорила о том, что мы скоро уедем. Незаметно пробежали майские и июньские деньки 1944 года в районе Пушкинских Гор на реке Великой (2–й Прибалтийский фронт). Все предвещало скорую переброску нас поближе к линии фронта. Не знали мы еще тогда, что наш корпус снова перебросят в Белоруссию, под Витебск … Как и откуда бабы первыми узнавали секретные сведения о передислокации полка, было для меня загадкой, так как этими сведениями заранее не располагал даже штаб полка. И действительно, через два дня полк поднят сигналом «Седловка!». Через час полк выступил в походной колонне. Двигались всю ночь, а утром нас погрузили в железнодорожный эшелон и повезли на юг. В поезде было хорошо и уютно. Отдыхали и люди, и кони. Хорошо было путешествовать под стук колес, когда весь твой взвод на месте, в соседних вагонах и кони, и пушки, и брички с ящиками снарядов. На коротких остановках, на полустанках или прямо в поле бойцы с удовольствием разминали ноги, выскакивая из вагонов за фуражом, сеном, скошенной травой, водой или продуктами для питания. Единственное беспокойство за то, чтобы никто не отстал от эшелона.
Под вечер эшелон остановился в открытом поле, и поступила команда: «Выгружаться!»
Мы опять на марше. Временно сосредоточились в лесу. Могучие деревья, кроны которых уходят высоко вверх, внизу только гладкие, как колонны, стволы деревьев. Лучи солнца почти не пробивались сквозь кроны деревьев, на земле не росла трава, и было просторно, как в колонном зале сказочного дворца. Лучшего места для маскировки большого скопления войск с воздуха трудно было бы отыскать … Здесь, кроме нас, были сосредоточены и разные пехотные части, и фронтовые тылы.
На импровизированной сцене (на открытом кузове автомашины) по соседству с нами выступали артисты. Здесь я впервые услышал вальс «В лесу прифронтовом», и, поскольку обстановка соответствовала этому вальсу, впечатление от его исполнения было огромное. Затем мы опять двигались вдоль фронта, теперь уже на северо–запад. И вот мы в новом районе сосредоточения. Это березовое мелколесье со множеством веселых полянок. Погода по–летнему солнечная. Но нам никуда не разрешается выезжать и выходить. Требуется тщательная маскировка. При выезде из расположения части по срочным делам службы личному составу меняли погоны на общевойсковые и снимали шпоры, а с транспортных средств убирали опознавательные знаки частей (в то время лошадиная голова с номером дивизии).
Продовольственное снабжение из–за ограниченного передвижения тыла корпуса заметно снизилось, особенно нам не хватало табака. На очередном сборе командиров в штабе полка только единицы курили те крохи табака, которые они наскребли
Скрутив самокрутку с собачью ногу и прикурив из его трубки, я чуть было не задохнулся при первой же затяжке от горького, удушливого дыма, из глаз брызнули слезы … А Кучмар улыбался, спокойно попыхивая своей любимой трубкой, глядя на меня и на других любителей чужого табачка, так называемых «стрелков». Отдышавшись и растоптав злосчастную «собачью ногу», я получил ответ на свой вопрос о происхождении этого мерзкого табачка. Оказывается, Кучмар, до войны работавший на одном из уральских заводов, ни дня не мог обходиться без своей любимой трубки, и, чтобы как–то восполнить отсутствие табака, он сам изготовлял его из сухих березовых листьев и сухих опилок. По цвету и форме он напоминал что–то среднее между махоркой и легким табаком низкого сорта. Как он его курил, не могу себе представить, при воспоминании у меня и теперь появляется горечь во рту и першит в горле …
ОСВОБОЖДЕНИЕ БЕЛОРУССИИ
И вот мы опять на марше, но теперь уже к передовой, к месту последнего сосредоточения перед входом в прорыв.
Наш 24–й гвардейский кавалерийский полк походной колонной шел в арьергарде 5–й гвардейской кавдивизии. До места сосредоточения было уже недалеко. Колонна полка двигалась днем, что было редким явлением при передислокации войск в военное время. Светило яркое летнее солнце, с полей веяло прохладой. Слева по дороге с шумом проносились танки, самоходные орудия и прочая военная техника 3–го механизированного корпуса. В ожидании близкого наступления настроение у всех было приподнятое.
Колонна замедлила шаг и остановилась. Перекатами прозвучала вдоль колонны многократно повторяемая команда: «Слезай!» Конники проворно спешились, взяв коней под уздцы. Приятно было после длительного нахождения в седле размять затекшие ноги на твердой земле. Сойдя с коней, мы не сразу рассмотрели странный силуэт на земле.
На раскатанной и отполированной сотнями тысяч колес, плотной, как бетон, сухой и глинистой дороге чуть заметно вырисовывался силуэт солдата с раскинутыми ногами. Он лежал головой на запад, в сторону наступления наших войск. Солдат, а точнее, его останки, были настолько сильно впрессованы в дорогу, что составляли с ней единое целое. Останки солдата были заподлицо с дорогой, и только более темным обмундированием выделялись на твердой и гладкой поверхности. Судя по ботинкам и обмоткам, это был наш боец из пехоты. Как он встретил свой последний час — был ли ранен, убит, — сказать было уже невозможно. Этот отпечаток на дороге послужил нам еще одним напоминанием, что надо беспощадно мстить фашистским разбойникам за все беды нашей многострадальной Родины и за всех погибших советских людей.
Командир роты, где числился погибший солдат, наверное, доложил о нем, как о без вести пропавшем, и занялся приемом нового пополнения. Небыстро знакомился в наступлении комроты с людьми, не было на это времени, надо наступать, не давать немцам передышки. Уцелевшие после боя друзья помянули его в числе погибших, подняли чарку за упокой.
«Садись!»
Полк перешел на рысь, продолжая свое движение вперед, к встрече с врагом. Впереди была Белоруссия. Мы были на пороге одной из замечательных стратегических операций Великой Отечественной войны.