Шашки наголо! Воспоминание кавалериста
Шрифт:
Мы шли первыми, и встречи с немцами можно было ожидать в любую минуту. Но после долгих ночных маршей и непрерывных дневных боев нам всем было сложно бороться со сном и быть начеку. Ночь была тихая, теплая и безлунная. Плавное покачивание в седле убаюкивало всадников, притупляло бдительность.
Я был с орудием гвардии сержанта Петренко. Петренко был ветераном многих сражений. На такого опытного и хорошего командира орудия я мог положиться. Орудийный расчет из нового, полтавского, пополнения уже успел поучаствовать в боях. Так что мне, как командиру взвода ПТО, вроде бы можно было и расслабиться.
Оговорив с начальником ГПЗ порядок следования орудия, я удобно расположился на передке боевой брички рядом
Колонна остановилась. Впереди послышалась немецкая речь. Спросонок я подумал, что наши взяли пленного, и наш лейтенант, начальник ГПЗ, пытается завязать с ним разговор. С чего это я такое подумал? Еще несколько секунд … и на нас в упор обрушился шквал пулеметного и автоматного огня! В темноте не было видно ни противника, ни наших бойцов, только огненные стрелы трассеров снопом проносились вдоль шоссе. Этот огневой налет был настолько плотным и неожиданным, что наши бойцы в первые секунды растерялись. Тут уж было не до сна!!!
Кони встали на дыбы, грозя опрокинуть бричку со снарядами. В считаные секунды мы с ездовым убрали бричку с дороги, заставив коней перемахнуть через достаточно широкий кювет. Мы спасли от огня наших драгоценных коней (кони орудийной упряжки, особенно коренные, обладали редкими для коней качествами: они были достаточно сильными, чтобы перевозить тяжелое орудие по бездорожью, и достаточно выносливыми при стремительных передвижениях в составе эскадрона).
В коротких вспышках пулеметного огня я разглядел на дороге силуэт нашей сорокапятки. От крутого разворота орудие само отцепилось от передка и смотрело в сторону противника. Стараясь перекричать пулеметную трескотню, я выкрикнул:
— Расчет, к орудию! К бою!
Вместе с подоспевшим Петренко мы вдвоем подбежали у орудию, укрывшись за щитком, рывком развели станины орудия и привели орудие в боевое положение.
— Осколочным! — продолжил командовать я.
— Осколочных нет, они все на бричке, тут только бронебойные!
— Давай бронебойным! Заряжай! Огонь! Выстрел!
Стреляю прямо в огненную пасть немецкого заслона, который окопался в каких–то пятидесяти метрах от орудия. Хлесткий, металлический выстрел в упор бронебойным снарядом сразу меняет всю обстановку на поле боя. Конечно, осколочный снаряд был бы убойнее, но такого психологического эффекта, как бронебойный, не дал бы. Немцы просто опешили. После второго и третьего нашего выстрела они вообще прекратили огонь. К этому моменту наши конники пришли в себя и открыли огонь из пулеметов и автоматов. К орудию подполз с ящиком осколочных снарядов Черкащенко, а за ним появился и весь остальной расчет. Обстановка резко изменилась в нашу пользу. Как на учениях, расчет спокойно начал вести беглый огонь осколочными снарядами. Взвод конников поднялся в атаку и с мощным «ура!» стал преследовать удирающих немцев.
Уже светало.
Перед нами в окопах мы обнаружили брошенные станковый и ручной пулемет, ящики с боеприпасами, а чуть дальше стояла разбитая повозка с убитой лошадью. Вокруг лежало около десяти мертвых фрицев. Впереди была крупная деревня.
Обгоняя спешившихся бойцов ГПЗ, мимо нас с шашками наголо промчался эскадрон головного отряда полка. Я скомандовал: «Отбой!» Нам надо было догонять эскадрон и поддержать его атаку огнем. Преследование противника и конная атака продолжились и за пределами деревни. Нельзя было дать опомниться противнику, когда он в панике бежит, нельзя дать ему закрепиться на новом рубеже! Только вперед!
Ни с чем нельзя сравнить чувство победы, азарт преследования, когда бойцы мчатся вперед на конях за отступающим противником. Это чувство охватывало всех бойцов и командиров,
Корпус продолжал наступать севернее Минска, впереди была Лида. Подвижные группы немцев, усиленные танками и самоходками, закреплялись в населенных пунктах и оказывали нам сильное сопротивление.
Мы вырвались далеко вперед, и танки, и пехота отстали. Ждать их значило упустить время и дать немцам время подготовить оборону. Поэтому все три кавдивизии нашего корпуса повели наступление на Лиду с трех сторон, не дожидаясь подхода дополнительных сил. б–я гвардейская кавдивизия первой повела наступление с севера, мы пошли в наступление на восточную окраину города, а с юга в город ворвались конники 32–й Смоленской дивизии. В боях за Лиду особо отличился наш братский 17–й гвардейский кавполк гвардии подполковника Шевченко. В конном строю они атаковали немцев с направления, откуда меньше всего ожидали удара, и ворвались в город фактически без сопротивления. В городе эскадроны спешились и начались уличные бои. Многих сильных и смелых бойцов недосчитались мы в наших рядах. В уличных боях был смертельно ранен гвардии подполковник Труханов, командир соседнего с нами полка. Его похоронили в городе, и его именем была после войны названа одна из улиц в Лиде.
Четвертый эскадрон и приданные ему орудия моего взвода расположились на отдых на одной из улиц города. Все бойцы еще были возбуждены после боя, настроение приподнятое. Особый восторг вызвало появление старшины батареи с полевой кухней и сияющим поваром на передке. Старшина привез и письма, и газеты. Особой популярностью пользовалась наша корпусная газета «Конногвардеец».
Ели бойцы по–семейному, по два–три, а то и четыре бойца из одного котелка, поочередно опуская в него каждый свою ложку. На аппетит никто не жаловался, съели все и не забыли попросить добавки. Оставшийся хлеб завернули в полотенце и по–хозяйски оставили про запас. Когда еще нас догонит кухня, а на пустой желудок и воевать неинтересно.
Я спросил у старшины:
— Как там в тылу дела у других орудий батареи?
— А чего дела? Дела все как надо. Вы тут так разогнали фрицев, что они как неприкаянные слоняются по лесам, кто сдается, кто сопротивляется, пытается пробиться к своим.
По довольному, изрытому оспинами лицу старшины было видно, что на батарее дела действительно в порядке. Старшина добавил:
— Да, еще комбат приказал подать рапорт: кто как воевал. Требует описать состояние взвода и подготовить список отличившихся В боях для представления к наградам. Давайте быстрее, я сейчас покормлю первый взвод и обратно отправлюсь, заодно отвезу рапорт комбату. И еще не забудьте отметить Глушаня, он доставил в штаб двенадцать пленных фрицев.
Это было для меня новостью, что–то не верилось, но старшина заверил меня, что данные точные, он сам видел, как Глушань привел в штаб этих поганых фрицев.
Пристроившись поудобнее в тени дерева, я написал рапорт комбату Агафонову о боевых операциях, состоянии личного и конского состава и матчасти взвода. Далее представил список бойцов, отличившихся В боях. Не забыл упомянуть и о Глушане, отметив, что он за взятие в плен двенадцати немцев достоин представления к медали «За отвагу».
С Глушанем у меня вообще была целая история. Это был боец из нового пополнения, тихий и застенчивый, но с образованием 10 классов, что тогда среди бойцов было большой редкостью. На первых порах он показал себя не лучшим образом, старался всячески увильнуть от тяжелой работы, и командир орудия его иначе, как «сачок», не называл. Пришлось мне самому заняться им. После очередного наряда вне очереди, который Глушаню выдал командир орудия, я вызвал его к себе для беседы.