Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

Якушин Иван

Утром 23 июня 1944 года после мощной артподготовки началось наше наступление. После прорыва фронта частями 5–й армии генерала Крылова в прорыв в районе Сенно вошла наша конно–механизированная группа генерала Осликовского. За нами в прорыв вошла армия Ротмистрова.

Наш полк завязал упорные бои на фланге армии Крылова в районе Богушевска. В головном отряде полка шел 2–й эскадрон гвардии старшего лейтенанта ОлеЙникова. Он первым принял бой в этой операции. Внезапно нарвавшись на немецкий заслон, Олейников принял решение: двумя сабельными взводами связать немцев и отвлечь их внимание, а в это время двумя другими взводами обойти немцев и атаковать их с тыла в конном строю. План удался с блеском. Конники лихо, с шашками

наголо бросились на окопы немцев с тыла. Немцев охватила паника, они повыскакивали из окопов и были перебиты бойцами Олейника. После этого путь на Богушевск был открыт. На исполнение этого дерзкого плана Олейникову потребовалось не более часа.

Мы продолжили наступление на Борисов. Одно за другим освобождали мы деревни и города нашей многострадальной Белоруссии. Мы прошли Яново, Зеленко, Догановка, Коковчино, Прихобь, Селец.

При освобождении села Смоляны особо отличился расчет нашей батареи гвардии сержанта Малахова. Когда мы подошли к Смолянам, село уже горело, подожженное немцами. На окраине деревни немцы оставили заслон из двадцати человек с ручным пулеметом. Этот небольшой немецкий заслон не давал подняться нашим бойцам. Малахов выдвинул свое орудие на прямую наводку. Немцы открыли по нему убийственный артиллерийский огонь. Малахов, не обращая на огонь немцев ни малейшего внимания, уничтожил своим огнем немецкий пулемет и автомашину, на которой немцы пытались подвезти боеприпасы к своим пушкам. Малахов был награжден орденом Красной Звезды за этот бой. К 7 утра 26 июня мы полностью овладели Смолянами. В Смолянах мы обнаружили, что перед отступлением немцы расправились с беззащитным местным населением.

По слухам, где–то перед нами отступала власовская кавбригада. Эти сведения меня немало тревожили. На учениях до Белорусской операции я видел на полигоне стремительную сабельную атаку двух эскадронов. Это было потрясающее зрелище. Я понял, что, если мы, противотанкисты, столкнемся с власовской кавалерией, от нас останутся лишь рожки да ножки. Мы успеем сделать только два выстрела, прежде чем конная лава доскачет до нас и всех зарубит. Я старался максимально подготовиться к этой возможной встрече и всеми правдами и неправдами пытался достать картечь для 45–мм пушки. Но У нас на складах ее не было. И только в Белоруссии мне удалось найти два ящика картечи у брошенной немцами трофейной советской сорокапятки.

На следующий вечер мы покинули Смоляны, И К утру 27 июня после тяжелых боев освободили Обольцы, Неклюдово, Волосово, Обчуга.

у небольшого села настала очередь моего взвода вступить в бой с немцами. Два эскадрона полка прямо с марша налетели на немецкий заслон, спешились, завязали бой и началй теснить немцев на открытое поле за селом. Поддерживая конников огнем и колесами, орудие гвардии сержанта Паланевича заняло огневую позицию на краю села и беглым огнем осколочными снарядами начало сечь отступающих немцев.

Слева от нас немцы еще держались и открыли огонь по нашему орудию из автоматов. Пули противно защелкали по щиту и станинам орудия, но никого не задели. Это был первый бой для молодого расчета из полтавского пополнения, и все бойцы вели себя в первом бою по–разному. Командир орудия, наводчик и заряжающий спокойно посылали снаряд за снарядом по отступающей немецкой пехоте. Ящичный Чихин И.Г. вдруг ни с того ни с сего решил, что настало время окапываться. Без приказа он в считаные минуты отрыл себе такой окоп, что скрылся в нем с головой и сидел в окопе как заяц, пока я не приказал такому же молодому бойцу Черкащенко Ивану вытащить его из окопа для работы у орудия. На учениях Чихин никогда не проявлял такой прыти. Особенно не любил он рыть окопы — то грунт как камень, то лопата поганая, то живот болит, то еще какая напасть. А тут в бою побил все рекорды по рытью окопа для одиночного бойца даже без моей команды.

Черкащенко и Балацкий, тоже молодые бойцы,

вели себя образцово, действовали как ветераны. Да, это был тот самый рядовой Балацкий, из–за которого у меня было столько неприятностей во время ночного марша, когда он отстал от колонны и потерял своего коня.

Черкащенко, как только орудие было приведено в положение «к бою» под пулями, бегом направился к боевым бричкам и, обливаясь потом, принес ящик со снарядами .

Балацкий в расчете был коноводом, и его задача в бою с другими коноводами и ездовыми была отвести коней в укрытие и оставаться там до команды «Коней К орудию!». Балацкий же не потерял головы, привязал коней в укрытии и открыл огонь по немецким автоматчикам, что были левее нас. Я никак не ожидал от него, такого робкого и запуганного, до сих пор переживающего свою вину бойца столь решительных действий в бою. Молодец, Балацкий!

Справа от нас, осторожно, на небольшой скорости из леса выползла головная тридцатьчетверка сопровождавшей нас танковой колонны. Выползла и остановилась. Из люка башни по пояс высунулся командир танка и стал осматривать поле боя. Я ему кричу:

— Жми вперед, немцы бегут!

На мою реплику он никак не отреагировал, захлопнул люк и даже не удосужился открыть огонь по немцам. Стал дожидаться своих. И только когда подошла вся колонна, танки двинулись вперед, стреляя на ходу из пушек. Это окончательно деморализовало немцев, они дрогнули и побежали.

И тут же одновременно с танками из–за леса крупной рысью вырвалась на поле лава третьего и четвертого эскадронов полка. Я скомандовал отбой. Прицепили орудие к передку, коноводы подали коней, и мы рысью стали догонять наступающие эскадроны.

Слева по дороге, поднимая тучи пыли, заглушая все остальные звуки боя, шли наши танки. Из–за грохота моторов, гусениц, стрельбы подавать команду голосом было невозможно, и для управления артиллерийской упряжкой я выхватил шашку из ножен и обнаженной шашкой показывал направление движения командиру и ездовым орудия.

А справа от дороги, рассыпавшись по полю, без оглядки бежали немцы, за ними с шашками наголо мчалась наши эскадроны. Мне впервые довелось увидеть конную атаку в боевой обстановке, не на учениях — это было впечатляющее и незабываемое зрелище. Конники рубили бегущих немцев направо и налево. Одни делали это профессионально, одним мощным ударом разрубая надвое голову фашистского гада. у других, молодых и неопытных конников, посаженных на низкорослых «монголок», это получалось хуже и не так красиво, но все равно убедительно — от их ударов все меньше и меньше оставалось на поле бегущих немцев.

Конная атака удачно поддерживалась огнем наших танков и полевых орудий. Во время этой бешеной скачки какой–то ошалелый фриц метнулся прямо под ноги моему коню, пытаясь перебежать дорогу. От неожиданности конь отпрянул в сторону, а я с размаху рубанул немца шашкой. После боя ездовой переднего уноса артиллерийской упряжки сказал мне:

— Хорошо ты его рубанул. Упал он в канаву и больше оттуда не появлялся.

Здесь я хотел бы сказать особое слово благодарности нашим боевым коням. Они, как и бойцы, тонко понимали, что от них требуется и в походе, и в бою, в часы при вала. Им не нужны были дополнительные команды и унизительные удары плети или кнута. Они и без команды по самой обстановке чувствовали, когда надо скакать бешеным аллюром навстречу врагу, не обращая внимания на разрывы снарядов, пулеметные и автоматные очереди. Каждый конник с уважением относился к своему обстрелянному четвероногому другу, который так помогал и в бою, и в долгих изнурительных переходах. И как можно сравнить боевого коня с пусть даже самым чистокровным скакуном, не знавшим боя! Обстрелянные боевые кони, уже познавшие запах пороха и крови, никогда не шарахались В сторону от каждого выстрела или разрыва, а четко выполняли свою нелегкую и опасную работу в любой боевой обстановке.