Шашлык из леопарда
Шрифт:
– Ладно, сиди, - остановила ее Ленка.
– Что ты там про создание своей собственной реальности говорила, помнишь?
Это она помнила.
– Вот, считай, и создала, - сказала Ленка.
– Я теперь ничему не удивлюсь. Даже если приду домой, а там вместо Андрюхи - слегка постаревший Ди Каприо, мечта моего детства. Ага! А вместо моего одного соплячка пятеро таких дикаприков по лавкам. Параллельная реальность, типа.
– Она встала из-за стола.
– Съезжу проверю-ка... а то тревожно как-то.
Ленка стала одеваться, а она, так и держа бронзовые кусочки
– А ты пока сходи, договорись, чтобы тебе квартирку освятили, - между делом, опять стала давить Ленка.
– А то как бы твоя параллельная реальность в кювет не закосила.
Ленка посмотрела на себя в зеркало, встряхнулась, причесалась, а потом повернулась и посмотрела на Джима Корбетта - солидного британского джентльмена с белыми усами, который, пока Ленка занималась собой, невозмутимо глядел ей в спину.
– Я бы и этого сняла... типа, в твоей новой реальности, - сказала она в лицо великому охотнику.
– Чем "этот"-то тебе не угодил?
– спросила она подругу, как-то вдруг потерявшись в одиночестве на открытой кухне.
– Ну, а чем он так тебя прельстил, кроме того, что был крутым охотником?
– спросила Ленка, бросив на нее неласковый взгляд через плечо.
– Я ведь раньше не спрашивала...
Джим Корбетт ее не прельстил. Джим Корбетт был ей учителем жизни и опорой. Потому что был "монахом охоты". Она изучила его биографию да так и не нашла в ней ни одной женщины. Он прожил, и она сможет так же.
– Вот-вот. Поэтому и сними, - сурово велела Ленка, подошла, чмокнула ее в щеку и ушла.
А она осталась одна.
Она пошла босиком на балкон, оставив недошинкованного Наполеона на кухонном столике.
Вчерашняя дождливо-осенняя декорация была начисто убрана. Новая реальность... Да, сказала она себе, новая реальность! День начинался настоящим летним днем, обещал стать почти жарким, и утро, не жалея, отдавало последнюю прохладу.
Пол лоджии тоже очень приятно холодил ступни. Она пожмурилась, подышала и посмотрела вниз. Церковь осталась в ее новой реальности на том же месте, где была раньше, кресты внизу сияли. В ограде двигался народ.
И странно: чем дольше она сейчас смотрела с высоты своего балконного положения на церковь, тем меньше ей хотелось возвращаться назад, внутрь, в "свою роскошную квартирку-студию"... Никогда раньше Ленка так не называла ее недавно приобретенное гнездо, совсем не роскошное, если говорить об интерьере, а очень даже минималистическое, почти аскетическое.
Может, подружка права? У Ленки всегда была хорошая интуиция, лучше, чем у нее. В отличие от Ленки, она всегда просто продавливала реальность своим интеллектом... ну, или, в крайнем случае, гипнозом... Может, теперь стоит попробовать, принять ее совет... раз уж реальность такая новая и еще, чего доброго, не устоявшаяся?
Она усмехнулась, зашла в комнату и, хотя пол тут был теплее, вдруг снова ощутила тотальную неуютность... Было бы очень странно, если бы она пошла сейчас в церковь с подачи подруги. Но это новое, неожиданное ощущение неуюта показалось
Она посмотрела на часы: было уже без десяти девять. И вдруг она вспомнила... даже не вспомнила, а представила себе, что служба в церкви начинается как раз в девять, отложились в памяти утренний звон колоколов и то же движение людей ближе к девяти утра. Выходило все к одному!
"Психотерапия так психотерапия", - сказала она себе и приняла решение. Тем более что от Ленки теперь все равно не отвязаться: допечет вопросом "освятила или не освятила?", а подруге она никогда не врала... Иногда все, что могла, умалчивала, но врать никогда не врала.
Завтрак она решила отложить. Приняла душ, стараясь не всматриваться в витрину с обреченными властителями, потом немного помешкалась в выборе одежды. Она привыкла четко соответствовать корпоративным культурам и правилам тех фирм, с которыми приходилось работать. Так и тут: вывела из затона единственную длинную юбку, добавила из запасника скромную голубенькую блузку и самую свою невзрачную кофточку, которые давно уже хотела выкинуть - надо же! все пригодилось!
– и примерила в качестве головного украшения летний шелковый шарфик. Платочков у нее сроду не было. Туфли на высоком каблуки остались в стороне.
Знакомый охранник на выходе из периметра поздоровался как всегда со слащавым почтением провинциального бабника, вышедшего в свет, но посмотрел на нее странно, будто прикидывал, не обознался ли, не спутал ли жильца с гастарбайтером.
Церкви она, конечно, посещала раньше, но исключительно по культурным соображениям. Получалось, что посещений итальянских, испанских и французских соборов у нее накопилось во много раз больше, чем православных, в одном из которых мама крестила ее чуть больше двадцати лет назад.
Она заранее приготовилась к тому, что сделает что-нибудь не так - не так и не там встанет, не туда посмотрит... и какая-нибудь всевидящая бабулька ее сразу прищучит. Она решила быть, как и полагалось в данной корпоративной культуре, тише воды, ниже травы и принять все с полным смирением. Она даже перекрестилась перед дверью церкви, чего не делала никогда с того момента, когда в детстве бессознательно совершала крестное знамение по правилам обряда. Перекрестившись теперь, она вдруг подумала, что делает это для мамы и что мама, наверно, была бы сейчас очень довольна... И вдруг вздохнула с неясным облегчением.
В храме ее никто не прищучил. Всем явно было не до нее. Служба шла, служил пожилой полный священник с трескучим жестким голосом. Она сразу поняла, что к нему не подойдет. В поле зрения попал другой батюшка - молодой, может быть, даже моложе ее и ростом, может быть, даже не выше нее, светловолосый, слегка курчавый, с короткой и такой же курчавой светлой бородкой, очень аккуратный на вид. Он стоял у колонны, рядом с маленьким высоким столиком, на котором лежали крест и толстенькая книга, и к нему тянулась очередь, пять человек - женщины и один молодой приличный человек лет двадцати пяти в голубом джинсовом костюме.