Шаутбенахт
Шрифт:
Слово «волоку» Геню успокоило. Это было первое человеческое слово, которое она от него услышала. «А может, и в самом деле Кавке нужна гарантия?»
Появился Пашка, как-то бочком, помялся, помялся и исчез.
— Застенчивый, — сказала Геня и продолжала уже помягче: — Видите ли, я не знаю всего, что там у Шварца делается. Но мы такие люди, что последнее в доме продадим, а с долгами рассчитаемся.
— Так все говорят, — плаксиво сказал Борис.
«А вообще-то Кавка свинья, — подумала Геня. — Вот столечко не сделает, чтобы себя не забыть».
— А что, он хочет,
— Это и так ясно. А чего ради еще человека звать? Не за красивые же глаза. — Он принужденно засмеялся.
«Ну, во всяком случае, твоей жене с тобой скучно не будет».
— О, как вы ошибаетесь! О, как вы нас еще не знаете! Мне Кава говорил о вас, что вы — хороший товарищ…
«Врет», — подумал Борис.
— …что вы одиноки в личной жизни. Вот я и подумала пригласить вас и еще нескольких наших друзей…
— Вы меня сватать будете, да?
— Паша! Что ты здесь прячешься, или иди к себе, или иди сюда. Так что вы говорите, сватать? Вас? Ах-ха-ха! Ах, какой вы смешной… А почему бы и нет? Разве вы против хорошей партии?
Борис молчал.
— Если б я знал, то с бутылкой пришел, — изрек он наконец.
— А еще не поздно.
— Нет, поздно. Уже на обед закрыто.
Геня со вздохом взглянула на часы: но где Лиля? И тут позвонила Лиля.
— Она миллионерша. У нее дядя миллионер, и она единственная наследница. — С этими словами Геня пошла открывать дверь.
Лиля пришла с тортом, даже с двумя — другой на голове.
— Ах, какая прелесть! И ты сама приготовила? Давай сразу в холодильник. — Геня сразу взяла Лилю в оборот. — Давай, давай раздевайся… давай, давай проходи… давай, давай… — вспомнив про торт, — но ты же настоящая мастерица. Это же чудо… давай познакомься. Это…
Борис хитро улыбался, но молчал. Лиля, протянувшая было руку, Смутилась. Борина улыбочка говорила: я же знаю, что ты знаешь, а ты знаешь, что я знаю, но так уж и быть, давай поиграем в тили-тили-тесто.
— Борис очень похож на Пашку моего, такой же застенчивый, — вышла из положения Геня.
Пашка, только заслышав свое имя, как ядро влетел в комнату, стал прыгать вокруг матери и дурашливо кричать:
— Гы! Пашка-кашка! Пашка-кашка! — Он знал, что при посторонних он — «кашка».
— Ну, что ты, сыночка, ну, что ты, — ласково говорила Геня.
— Я вовсе не застенчивый, — сказал Борис Лиле, все еще протягивавшей руку. — Вот скажите мне быстро: ноги в тесте.
— Зачем? — спросила Лиля и покраснела.
— И-го-го! — ржал Пашка, и вдруг точно так же заржал Борис.
«Вот бы их сейчас в Пашкину комнату», — подумала Геня.
Кварц щегольски припарковался, но, завидев человека с гитарным футляром, остался сидеть в машине. «Вайс», — сказал себе Шварц. А тот, поравнявшись с машиной, остановился.
— Ах, здравствуйте, милый Кава, — сказал он — так сладко, что на месте Кварца любой решил бы: пидор. — Со стороны нашей милейшей Евгении Исааковны…
— Иосифовны.
— Да-да, Иосифовны, конечно… очень мило было… — Нолик запнулся: что это он, в трех соснах… — очень мило было пригласить меня, старика, на роль Гименея. —
Сколько раз Кварц давал себе слово послать этого типа к бениной маме, и вот все повторяется: он сидит, ушами хлопает. Пролепетал:
— Не соблагоговеете ли принять помощь в отношении… в отнесении инструмента наверх?
Бери, что хочешь, меч, полцарства, Коня, красавицу Эльвиру, Но лишь не тронь заветной лиры, —ответил Нолик.
«В отнесение» внешности Вайса: ему было немногим больше сорока, на столько он и выглядел, но почему-то это представлялось фальшивой моложавостью маленького старичка, в котором все подозрительно — и цвет волос, и брови, и даже веснушки на маленьких сухих руках, наводившие на мысль о старческих пятнах. «Маленький старичок», — говорят же так о детях. А Нолик сложением был мальчишка — малость окостеневший, малость негнущийся… Если характер человека проявляется в его внешности, то Нолик Вайс прекрасное тому подтверждение: он был тем, за кого себя выдавал, а ему не верили, и всяк — всякий там Кварц — норовил его изобличить.
— По-прежнему выписываете «Советский спорт»? — учтиво осведомился Нолик, свободной рукой беря Кварца под локоток.
— О да!.. — захлебываясь, отвечал Кварц. — И еще «Хоккей» и «Футбол».
Так они дошли до дверей, и Шварц не сразу отыскал на связке нужный ключ.
Услышав шкварц поворачиваемого в замке ключа и при этом увидав Нолика, Геня вскричала:
— Какой сюрпрайс, пришел к нам Вайс! — и закружилась по комнате. Для мужа у Гени тоже нашлось приветливое слово: — И Кавочка, и Кавочка миленький…
— Здравствуй, Генечка, — сказал Кварц хорошо подкованным язычком, словно дома его поджидало семеро козлят.
— Говорите, кто из вас кого привел? — спросила Геня, смеясь и на правах хозяйки собираясь взять у дорогого гостя большой черный футляр.
Но Нолик что-то сказал ей на ухо.
— Ах, какой вы… (Он прошептал ей: «Бери, что хочешь, меч, полцарства, коня, красавицу Эльвиру…»)
— Он шел… а я ехал… то есть уже стоял…
— Ваш муж притаился в своем «ланчо», он, наверное, хотел меня напугать.
— «Форд-капри», — уточнил Кварц.
Нолик присел на корточки: заводить разговор с детьми было хорошим тоном.
— Ну, сладкая поросль сердца кормящей матери…
— Бесейдер [18] , — выпалил Пашка, вообразив, что у него спрашивают, как дела, — и спрятался за мать (ему ли все цитаты знать!).
— Застенчивый, — сказала Геня. — А вот наша гостья, познакомьтесь.
— Илана, — представилась Лиля.
Нолик как бы в сокрушении сердечном приложил ладонь к щеке:
18
В порядке.