Шайка светских дам
Шрифт:
— Способ есть! — в эту минуту девушка вдруг стала удивительно похожа на мать — маленькая несгибаемая воительница.
— Так не скажете, где тётя Алла? — обернулась она к матери и Тамаре.
— Мы не знаем, — тихо сказала Тома, а Сима просто обреченно помотала головой.
— Отлично! Смотрите все! — воскликнула девушка, шагнула к столу и схватила пузырёк с нашатырным спиртом, забытый Анатолией, когда та приводила в чувство Симу. В одно мгновение девушка сорвала пробку и опрокинула в рот всё содержимое.
— Не-е-ет! — Сима взревела, как раненая тигрица. «Доберманы» лишь по инерции
— Девочка! Девочка! — лепетал любвеобильный мерзавец, простирая к отчаянной руки. И Алена шагнула… не к матери, а к нему. Сима даже перестала биться в руках охранников, так поразило её это движение дочери. Вот девушка вошла в распахнутые объятия, обняла руками дряблую морщинистую шею, подняла лицо и коснулась нежной щекой окисшей седой щетины… И вдруг с силой вдула все, что было у нее во рту, в ноздри старого бандита!
…Мадам Анатолия отпаивала девушку молоком. Та отплевывалась и то и дело с шумом выдыхала воздух из груди. А «доберманы» и страшный Герыч даже не переменили спокойно-каменных поз, точно не их хозяин, которому они служили много лет, подыхал на наборном паркете в страшных корчах от удушья. Как будто никому, кроме Симы и Томы, в этой комнате и дела не было до синюшного отходящего Померанцева.
— Тётя Алла, ты гений! — победно изрекла Алёна, осторожно отирая распухшие губы.
— И незачем было тебе делать это самой! Всю слизистую же обожгла! Сумасшедшая! — сердито ворчала «Анатолия».
— Знаю. Но очень хотелось попробовать. Сдох?
«Анатолия» наклонилась к затихшему негодяю, потрогала шею:
— Готов, сволочь.
— Ты — гений! — повторила Алена со своей безмятежной улыбкой. — Я тебя обожаю.
— Всё просто, ничего гениального, — проворчала «Анатолия», но уже с довольными нотками в голосе. — Пары аммиака. В них все дело. Бронхи сжимаются. И если впрыснуть в нос, то от запаха избавиться невозможно. Конечно, кто поздоровее, тот прочихается, но только не этот мозгляк. Шок от удушья, и сердце не выдержало.
— Герыч, правда теть Алла у нас гений? — промурлыкала Алена, оборачиваясь к самому опасному после Померанцева хищнику.
Сима с ужасом ждала, что сейчас этот зверь очнется, кинется и убьет ее дочь. Но тот вдруг преданно улыбнулся щелеобразной пастью и покорно наклонил голову, с нежностью глядя на юную разбойницу.
— Герыч, лапочка, убери эту ПАКОСТЬ, — приказала наглая девчонка.
И «доберманы», повинуясь короткому жесту своего главаря, покорно поволокли куда-то бренные останки своего былого владыки.
— Ну-ну-ну! Не фиг симулянить, девицы, ничего с вами от глюкозы с витамином «це» приключиться не могло, — ворчала «мадам Анатолия» — красивая шатенка с гладким лицом Моны Лизы и голосом и глазами Аллы, усаживая обмякших женщин рядышком на диване.
Вернулась Алёна, спровадившая «доберманов». За спиной у нее все так же сомнамбулически маячил страшный Герыч. Маячил с самым преданным видом! Да что же это такое? Сон?..
— Мам, ты жива?
— Доченька, — Сима от пережитого была так слаба, что могла говорить только шепотом. — Ты его убила! Что теперь будет?
— Всё
— К тому же, — многозначительно подмигнула она матери и Тамаре, — тётя Алла действительно гений.
Но ни та, ни другая все никак не могли взять в толк, при чем тут тетя Алла? И почему Алена так называет кошмарную мадам Анатолию? И почему та смотрит и говорит точь-в-точь как Алла?
Похороны Померанского были помпезные и «приличные». В крематории красавица-вдова у гроба усиленно проливала слезы. Рядом с ней с каменным лицом стояла невыразимо элегантная падчерица, тоже вся в черном, даже в перчатках на маленьких руках. Глаз девушки невозможно было разглядеть за непроницаемо черными очками. Белокурые волосы были упрятаны под черным шелковым платком. Кашемировый свитер с высоким воротом укутывал её до подбородка. Белело только лицо с чеканными чертами. Отчего исходило это ощущение силы и власти? Быть может, от ее длинного плаща из тончайшей черной кожи? Или виноваты были ее чуть странноватые духи?
Вот к женщинам приблизился верный помощник покойного — Герыч. Наклонился к уху младшей.
— Пора, Алена АЛЕКСЕЕВНА! — сказал он таким громким шепотом, что было слышно по всему залу. Приглашенные пришли в изумление. Алексеевна? А ведь никто прежде и не задумывался, каково у этой девчонки отчество.
Девушка с достоинством кивнула и шагнула к гробу.
— Прощай, ПАПА! — громко сказала она, и снова по залу полетел шепоток изумления. А некоторые сведущие в толпе провожавших в последний путь оказались точно осведомлены: двадцать лет скрывал покойник свою единственную любовь — Симочку. И фамилию ей дал не свою — не мог, но родственную — Алёшина. И дочь свою родную скрывал от всех двадцать лет. Таковы они — блатные законы. В последние годы сердцем был нездоров. От него и помер. Когда узнал, что дни сочтены, тогда и решился — явил на свет семью. То-то дураки-газетчики купились: магнат падчерицу соблазнил, скандал! А покойник-то — пошутить любил, то-то веселился, что дочь за любовницу принимают.
— Нет, такие девушки в любовницах не ходят. Такая зарежет — не чихнёт.
— Ей и нож не нужен, зубами пополам перекусит!
— Такая же акула, как папенька. По роже видно.
— Яблочко от яблоньки! Стерва!
— А вдова-то как убивается! Да-а-а… Уж эта-то видно, что любила…
— Ничего. С таким наследством быстро утешится!
Сима слышала все эти разговоры. Слезы действительно текли у неё ручьём. Потому что думала она о бедной Ирине. Только утром преданный Алене Герыч доложил ей, что нашёл наконец Ирину Шибанову. Никому из них троих — Симе, Тамаре, Алле, захваченных собственными судьбами, и в голову не пришло вспомнить, что жизнь Толику спасла какая-то женщина. Ирина ушла, как и жила, никем не замеченной. Никто так и не смог сказать им, сразу она погибла или ещё какое-то время была жива.