Шекспир должен умереть
Шрифт:
Инспектор нахмурился и кивнул.
– Помните? А когда вы сообщили ему, что профессор жив-здоров, у него началась истерика, и он выбежал из зала.
Инспектор все так же молча кивал, словно вспоминая всю ту сцену, реплику за репликой.
– Я всегда считал Ларри не совсем нормальным, оторванным от реальности, – проговорил он наконец.
– А он и есть не совсем нормальный, – сказал я. – Потому его и называют последним романтиком – это просто вежливый вариант, чтобы обозначить простой факт: Ларри далек от реальности, живет в своих розовых
– А ведь в самом начале он как бы между прочим сообщил, что недавно проснулся, потому что уснул лишь под утро, – припомнил инспектор. – Так сказать, заготовил для себя алиби. И все-таки… Что еще у вас есть на него?
Мы выехали за пределы Уорвика. Я откинулся на спинку сиденья.
– Мелочи – интересные детали. Сегодня утром Соня включила нашу видеозапись турнира. Одновременно она перебирала свои эскизы – те самые, что делала на лужайке у замка, с Ларри и его Шоу сов на первом плане. Тогда меня что-то царапнуло, но я не успел ухватить, что именно. И вот уже под вечер, после того, как моя Соня очень кстати упомянула про аромат сандала, который ощутила, когда к ней в колени упал второй труп, все вдруг стало ясно.
Я глубоко вздохнул.
– Общая деталь: на эскизах и на холсте Сони я обратил внимание на непомерно огромные ступни ног Ларри, это подчеркивали темные кожаные сапоги. Где-то на втором плане у меня даже мелькнула мысль, что у парня никак не меньше сорок пятого размера. При всем при этом на огромном экране телевизора беззвучно шли кадры нашей любительской видеосъемки рыцарского турнира. Во время традиционного круга почета рыцарей в кадре мелькнул Ланселот Озерный, и вновь мое сознание отметило ту же деталь: огромную стопу в стремени. Мелочь?
Я бросил на инспектора выразительный взгляд.
– Плюс ко всему – сандал. Как только Соня упомянула про аромат сандала во время второго убийства, я тут же припомнил, что ощущал точно такой же сандаловый аромат во время нашего с вами посещения питомника сов. Тогда же я обратил внимание на ароматическую лампу на столике у крайней клетки – очевидно, в ней использовалось масло сандалового дерева. Раз в питомнике смолила ароматическая лампа с сандалом, Ларри вполне мог пропахнуть им, не правда ли? Ну, и самый первый факт: мы с Соней видели Ларри с доктором Перкинсом за несколько минут до того, как Перкинс был отключен и его место на коне занял убийца. Случайность, что мы с Соней заметили эту парочку в кафе, – чудесная случайность, на которую поначалу мы с вами не обратили особого внимания.
Инспектор смотрел в окно, за которым мелькали деревья.
– Ларри прекрасно подходит под наши с вами приметы, помните? Сильный, отличный наездник, способен самостоятельно облачиться в снаряжение рыцаря и без помощи сесть на лошадь, – задумчиво произнес он. – Ведь, насколько мне известно, не так давно Ларри Брайт был членом рыцарского конного клуба «Уорвик». Мой приятель Тедди не раз рассказывал анекдоты про него – бедняга Ларри, с его мечтами и понятиями, был для всех
Инспектор вздохнул и довольно резко повернулся ко мне:
– Хорошо, Ларри мог совершить все три преступления – насколько я помню, никто не видел его в периоды времени, когда происходили убийства, а появлялся он приблизительно в то время, когда уже вполне мог переодеться и привести себя в порядок. Но я не понимаю, почему он это делал? Ведь он пытался убить своего шефа, обожаемого профессора, о котором всегда отзывался столь восторженно!
Я усмехнулся. Казалось бы, инспектор прав, но…
Жизнь груба. Мы мило улыбаемся друг другу, вежливо щебечем банальности о погоде, интересуемся здоровьем и благополучием друг друга. Но это вовсе не значит, что мы действительно всей душой желаем друг другу жить до ста лет.
– Я думаю, все весьма банально: ревность, несчастная любовь. – Я подмигнул изумленно поднявшему бровь инспектору. – Все привыкли считать Ларри чудаком, влюбленным в своих сов. А ведь он вполне здоровый малый, чья преданность шефу в определенный момент могла переродиться в ненависть, потому что славный Ларри влюбился в девушку, которая скоро стала невестой Хатвилла.
Я вздохнул с неутешным видом.
– Помнится, при нашей первой, случайной встрече с парой Нат – Роза, под финиш совместного ужина Роза, малость опьянев от вина и всеобщего внимания, начала рассказывать о том, что бедняга Ларри был влюблен в нее, но это вызвало у Ната только смех, а у нас – вежливые улыбки. Для нас было совершенно очевидно, что бедняжка Роза просто хотела выпендриться перед нами. Кстати, тогда же она упомянула, что Ларри зазывал ее в уединенный домик своей бабки в Стратфорде – полагаю, именно туда он ее и повез.
Я многозначительно посмотрел на инспектора.
– Кстати, о мелких деталях! Помните, как Ларри устроил мини-истерику во время нашего с вами визита к нему в питомник? Он пару раз с надрывом повторил строчку, которая показалась мне смутно знакомой:
Что нет невзгод, а есть одна беда…Инспектор нахмурился, хотя могу поклясться: он понятия не имел, откуда взялась эта строка. А вот я в конце концов понял, хотя, каюсь, и не сразу.
– Это Шекспир, инспектор. Причем я узнал сонет, потому что именно он, неплохо переведенный на русский язык, стал песней в исполнении звезды нашей эстрады – Аллы Пугачевой. Русский перевод в конце концов я и вспомнил, а через него – весь текст сонета. К сожалению, сонет прочитать вам по-английски я не могу, помню только русский вариант. В любом случае речь в нем идет о несчастной любви – примерно такой, какая у Ларри к самодовольной Розе.
Да, в самом деле – не так просто объяснить англичанину, который не знает назубок все сонеты Шекспира, какие чувства играют в волшебных строчках! Во всяком случае, в русском переводе.