Шекспир в квадрате
Шрифт:
– То есть в твоей постели? – уточнила я на всякий случай.
– Ну да!
Ноздри Герасима трепетали, он втягивал мой тяжелый аромат (так пахли крестьянки после целого дня работы на поле) и терял от этого голову. Чуть, и мне его не удержать. Я зашлепала руками вокруг себя в поисках сдерживающего фактора и наткнулась на подсвечник из оникса в виде Купидона – тяжелая мраморная подставка и пухлый мальчик с крылышками.
Я
– Можно было сказать простое «нет», – обиделся Герасим, зажимая рукою шишку.
– Говорю тебе простое «нет», – охотно повторила я и ретировалась.
Домой вернулась, еле волоча ноги. Бухнулась на кровать, которая взвизгнула всеми пружинами разом. О том, что нужно помыться думать не хотелось. Хотелось только спать … не удивительно после такой продолжительной аэробики… и я заснула…
Глава 9
Утром мне было стыдно: так распуститься! Я решительно потопала в душ, отыскав у Натальи в шкафу большое полотенце.
Душевая кабинка была мизерных размеров, хорошо хоть не слишком грязная. Самое забавное, что на двери отсутствовала ручка и, как следствие этого, запор. Дверь была абсолютно гладкая, а в дыру от прежней ручки была забита накрепко сосновая затычка. Я немного помаялась в сомнении, а потом, осознав, что выбора все равно нет, приткнула дверь и вымылась с большим воодушевлением, даже напевала в удовольствие. Закончился мой банный экскурс самым нелепым образом. От горячего пара дверь душевой разбухла – открыть её не представлялось возможным. Вот тут-то я поняла, что клаустрофобия – не выдумки ученых бездельников! Я выла мартовской кошкой, совершенно перестав себя контролировать, пока сонная девичья физиономия не нарисовалась перед моим одичавшим взором. Девчушка бухнула в дверь всем телом и поинтересовалась, зевая во весь рот:
– Кто тут у нас такой нервный?
Я рванулась на свободу, как гиппопотам на водопой: смела свою спасительницу и, мелькая нагой плотью, скрылась в своей комнате под протяжное сопровождение:
– И пры-ы-ы-ытки-и-ий…
Больше из дома я не выходила, апатия навалилась на меня самым пагубным образом. До приезда Наташи я лежала под одеялом и таращилась в потолок. Время от времени пускала слезы, которые стекали по вискам, заползали в ушные
Наталья Петровна вошла без стука, окинула мою опухшую физиономию саркастическим взглядом, хмыкнула весьма непочтительно и выложила на стол кусок колбасы, огурцы и горбушку хлеба. Чуть помешкав, достала бутылку водки.
Вот на это счастье я смотреть не могла – дедовский первач все ещё стоял в горле досадным напоминанием всех свалившихся несчастий. Я зажала рот ладонью и протестующе замычала.
– Не хочешь – не пей, – весело согласилась Натка, налив себе добрую порцию народного антидепрессанта. Лихо опрокинув, захрумкала огурчиком весьма аппетитно.
Я заинтересованно повела носом в её сторону, пахло чесночком, укропчиком и хреном. Малосольные огурчики всегда удавались Наташке на славу…
Вскоре я трескала огурцы, заедала черным хлебом и смотрела на жизнь оптимистически.
Узнав, что все мое имущество умещается на стуле, сестренка махнула небрежно рукой:
– Пусть подавится, – имея в виду Митровича, заключила она.
Представив, как Стефан давится моим французским кружевным бельем, я едва не заревела снова. Но перед Натахой было стыдно раскисать, поэтому я засмеялась.
– Ешь колбасу, – сказала кузина и растворилась за дверью.
Наталья развернула кипучую деятельность, вернулась она только через три часа. Я от полного безделья расправилась с колбасой и с огурчиками. А на бутылку поглядывала уже без прежнего отвращения. Наталья Петровна поведала, что жизнь мою она более-менее направила в нужное русло и в подтверждение этого сунула мне в руки объемный пакет с тряпками, приобретенный на местном блошином рынке.
– В институте тебя восстановят, – перечисляла подруга. – Зайдешь завтра в деканат с паспортом. И в библиотеку зайди, там девочка на выдачу требуется. Деньги небольшие, конечно, но для начала сойдет. Пооботрешься, чо-нть получше найдешь.
Я от полноты чувств чмокнула сеструху в щеку:
– Что б я без тебя делала?!
– На электричке в Заполье ехала, – усмехнулась Наталья.
Это было правдой. Чтоб не думать о плохом, мы усидели остатки водки, а после пели протяжными голосами:
Ох, хотела меня мать
Конец ознакомительного фрагмента.