Шекспир
Шрифт:
А именно в этот момент его покровительство могло реально понадобиться актерам. Вольно или невольно, но они вошли в конфликт с лицом в высшей степени влиятельным и непосредственно курирующим их при дворе — новым лордом-камергером. Да, тем, кто сменил в этой должности их бывшего патрона, но им не покровительствовал.
Это был Уильям Брук, 10-й лорд Кобем. Дипломат, член Тайного совета, кавалер ордена Подвязки, он принадлежал к кругу высшей аристократии и был одним из государственных деятелей, пользовавшихся доверием Елизаветы. Трудно сказать, искал ли он новой должности в свои почти 70 лет, будучи больным и постепенно отходя от дел, но он ее получил. Быть может, Кобема попросил занять ее, желая иметь на этом ключевом посту придворной жизни своего человека, его зять — Роберт Сесил. Тот самый, что был
Этого времени хватило, чтобы он рассорился с актерами по поводу пьесы, написанной Шекспиром.
Прямое указание на повод для ссоры есть в письме Ричарда Джеймса, ученого-лингвиста и библиотекаря, который в 1625 году написал сэру Гарри Бушье о том, как давал разъяснения одной молодой даме по поводу сэра Джона Фальстафа (Falstaffeили Fastolfe).Сведения о нем, имеющиеся у Шекспира, представляют собой «одну из тех причуд или ошибок, за которые поэты изгнаны Платоном из его государства. Этот самый Джон Фальстаф был в свое время благородным доблестным воином <…> к тому же он производит впечатление образованного человека, поскольку в библиотеке Оксфорда я обнаружил книгу об освящении церквей, посланную им в качестве подарка епископу Уэйнфлиту и надписанную его собственной рукой».
А далее Джеймс сообщает, каким образом названный Фальстаф появился в хронике Шекспира, где его прежде не было. Первоначально персонаж, которого Шекспир решил представить шутом (buffone)при будущем Генрихе V, носил имя не Фальстафа, а сэра Джона Оулдкасла, что было воспринято как обида людьми, наследующими его титул (и многими другими, кто полагали, его достойным славной памяти), так что поэт, принужденный к тому, в своем неведении перенаправил поношение на сэра Джона Фальстафа, человека не менее славного, но не столь известного своей набожностью, как первый из них, засвидетельствовавший верность нашей Реформации своей неизменной решимостью принять мученичество от гонений на него священников, епископов, монахов и братьев того времени.
Там, где речь идет о переименовании персонажа, имеется в виду первая часть шекспировской хроники «Генрих IV».
Джеймс очень точен, говоря о том, что обида была воспринята «людьми, наследующими титул», а не потомками, как иногда полагают. В 1408 году исторический сэр Джон Оулдкасл женился на дочери 3-го лорда Кобема (для которой он был четвертым мужем) и наследовал его титул. Этого было достаточно, чтобы спустя два века за него обиделся 10-й лорд.
Информация в письме точна и в отношении переименования шекспировского героя. Этот факт подтверждается каламбурными отзвуками прежнего имени в самой пьесе, обилием цитат из Писания в речи Фальстафа, напоминающих о том, что первоначально этот персонаж представлял собой пародию на пуританина. И, наконец, эпилог к первому изданию второй части «Генриха IV» (1600), завершающийся обещанием (в «Генрихе V») «развеселить вас с прекрасной Катериной Французской» и предсказанием судьбы Фальстафа. О нем прямо сказано, что герой изменил свое имя и сущность: «Фальстаф умрет от сильной испарины (sweat),если ваше презренье еще не убило его. Кстати сказать, он и Оулдкасл — совсем разные лица, и Оулдкасл умер мучеником» (пер. Б. Пастернака).
Исторический Оулдкасл известен как один из ранних сторонников Реформации (потому у Шекспира его образ и задуман как пародия на пуританина), связанный с последователями Яна Гуса в Чехии. Судебный процесс против него начался в 1413 году; заключенный в Тауэр, он бежал, был пойман спустя четыре года и приговорен к сожжению. Для своих сторонников он остался в памяти как герой и мученик новой веры и был внесен в известный мартиролог Джона Фокса (1563).
Эпилог к шекспировской хронике написан уже после смерти 10-го лорда Кобема, так что иногда полагают, будто ссора произошла не с ним, а с его сыном — 11-м лордом. Скорее всего, обиду отца
Есть достаточно гипотетическое, но вероятное предположение о том, когда была поставлена пьеса «Генрих IV» и когда ее увидел Кобем-отец {28} . В рождественские дни 1596 года труппа Хансдона играла при дворе — 27 декабря. Из одного частного письма известно, что в тот вечер Кобем, в качестве лорда-камергера следивший за ходом всего события, был крайне раздражен. Если спектаклем был «Генрих IV», то Кобем, увидевший его впервые, имел повод для раздражения.
А с другой стороны, на что ему было раздражаться? Шекспир не придумал сюжет и лишь варьировал то, что уже с десяток лет игралось на лондонской сцене. Персонаж по имени Оулдкасл есть среди действующих лиц анонимной хроники о Генрихе V, которая значилась в репертуаре труппы королевы и, следовательно, могла быть хорошо известна Шекспиру еще в начале его театральной карьеры. Публикация ее текста в 1594 году не вызвала чьего-либо протеста. В таком случае или шекспировский талант, расцветивший эту роль, сделал ее оскорбительно заметной, или Кобем в своей новой должности стал внимательнее присматриваться к тому, что происходило на лондонской сцене, в особенности — при дворе.
Предполагают возможность сознательного и даже заказного выпада против Кобема, давно и непримиримо враждовавшего с кругом графа Эссекса, к которому принадлежал друг-покровитель Шекспира — граф Саутгемптон. В 1596 году Эссекс — фаворит королевы, находящийся на пике своего влияния, но даже при такой мощной поддержке маловероятно, чтобы актеры решились бросить вызов своему непосредственному куратору, каковым был лорд-камергер.
Наиболее приемлемой кажется следующая последовательность событий. В продолжение успешного «Ричарда II» в первой половине 1596 года Шекспир пишет первую часть «Генриха IV», готовя ее к сезону 1596/97 года, в том числе и для исполнения при дворе, куда по своей должности актеров пригласил Кобем, неприятно удивленный новой пьесой.
Должен ли был распорядитель празднеств Эдмунд Тилни (бывший знатоком английской генеалогической истории) предупредить опасность, когда он давал разрешение на постановку? Он то ли не заметил подвоха, то ли не счел нужным это сделать, позже приняв сторону актеров {29} .
Даже если выпад против Кобема оказался непреднамеренным, после того как он попал в цель, шутка была подхвачена в кругу Эссекса. Из переписки известно, что в последующие годы сын уже покойного лорда-камергера будет проходить под условным именем Фальстафа. Шутку было тем естественнее подхватить и продолжить, что наследник титула лорда Кобема — Генри Брук — был особенно нелюбим Эссексом, заслужил от него репутацию едва ли не идиота, лицемера («даже с королевой», — говорил Эссекс) и не имел при дворе ни веса, ни связей своего отца.
Если отца и оскорбили непредумышленно, то в отношении сына шутка приобретает целенаправленный характер. Он это понял по пьесе, завершающей сюжет о Фальстафе — «Виндзорские насмешницы» (1597), когда обнаружил, что еще один комический герой Шекспира, рогоносец Форд, прячется (выслеживая жену) под вымышленным именем Брук, совпадающим с его родовым именем. Форд придумывает себе имя по аналогии с собственным (ford —брод, brook —ручей. Однако скорее всего на этот раз случайность совпадения была предумышленной.
И едва ли случайно пьеса открывается диалогом на тему оскорблений, нанесенных Фальстафом урожденному дворянину, «который носит свой герб по крайней мере 300 лет». Так что хотя Шекспиру пришлось переименовать своего персонажа в Брума, насмешки от этого не прекратились — можно представить, как для осведомленной публики ее подогревал сам процесс переименований, принявший характер цепной реакции.
Хотя и непопулярный при дворе, молодой Кобем пользовался расположением королевы в память об отце и за неизменную (приторную) любезность. Впрочем, ему не достались все должности отца. В числе утраченного было и звание лорда-камергера, вернувшееся к новому лорду Хансдону, к большому облегчению для актеров, которые после 17 марта 1597 года вновь стали труппой лорда-камергера.