Шел старый еврей по Новому Арбату...
Шрифт:
11.Всякое разное…
…достойное упоминания.
"Написание писем теперь такая редкость! – удивлялся мой брат. – Старомодно‚ как зажигать свечи. Почти все любят говорить, и мало кто любит слушать, а с письмами наоборот: чаще любят получать письма, чем их писать. Почему бы так?.. Письмо сто сорок четвертое".
Он покупал в букинистических магазинах, за малые копейки, книги, журналы, учебники прошлого, рваные порой, без обложек и многих страниц – всё равно любопытно.
Когда брата не стало, часть его книг
Стоят на полках и приблудные книги, попавшие под крышу разными путями.
"Зеркало света", № 38. Сентября 17 дня 1786 года. "Перечень известий".
"Дания. Яков Бординг, бывший в Королевской службе 24 года… Когда умершего раздели, к удивлению всех нашлось, что это была девица. Зная таковые случаи, можно ли сомневаться о способности женского пола ко всем должностям, которые единственно с зависти присвоили себе гордые мущины?"
"Графиня из простых" – без даты, начала и конца. Завершение встречи нищей матери с дочерью-графиней:
"Не прошло и двенадцати часов, как старуха рыдала в великолепной спальне, над тюфяком Леди Энктель, и вот она издыхает на каменном полу своей комнаты… Прошло четыре часа, и она уже труп! А Леди Энктель избавилась от всякой заботы на счет своего родства и жила со своим супругом".
"Русско-еврейский письмовник", Варшава, 1875 год. Для тех, кто освоил русский язык не лучшим образом, с образцами писем на разные случаи жизни.
"Дражайший батюшка! С чувством величайшей радости спешу уведомить Тебя сим, что моя любезная супруга счастливо разрешилась вчера вечером от бремени прекрасным и здоровым мальчиком…"
"Литературный сборник", Петроград, 1914 год. Патриотические вирши первых дней Первой мировой войны:
И ты, и ты‚ о, Турция больная‚
Забыв урок не позабытых дней‚
Мечом обломанным воинственно махая‚
Шагнула за порог бушующих страстей…
"Арифметика в картинках. Для малюток от 6–8 лет". Москва, 1923 год, "Цена = 2 фунта хлеба".
"Библиотека деревенского театра", 1927 год.
Частушечная инсценировка.
Хор крестьян – желательно вприсядку:
Есть у нас кипиратив:
Нонче мертв, а завтра жив.
Над дверями лозунг в сажень,
За прилавком шиш посажен.
В инсценировке участвуют также телефон, радио, электромотор, трактор, аэроплан и прочие механизмы. У динамо-машины свой текст:
Я
Якорь крутится,
По обмоткам электроны
Баламутятся.
И отдельно, на полке, самое для меня утешительное: "Охота пуще неволи", букварь, 1914 год.
"Мама кормила Шуру. Шура покушала кашки и молока и пошла от стола. Утри, Шура, ротик";
"Шура открыла окно и стала шалить. Мама просила Шуру отойти от окна. Но Шура не послушалась и упала на улицу".
Выписываю из букваря:
"Он носит лапти;
наша соха хороша;
Саша принесла серп;
папаша спит, а Маша шумит…"
Ста лет не прошло, но кто называет родителя папашей, кто может похвастаться, что видел соху или лыковые лапти на ногах у прохожего, для кого серп – сельскохозяйственный инвентарь, а не эмблема "серп и молот"?
Не подивятся ли в будущем, листая наши буквари? Обучая детей на иных примерах?
"Робот спит, а Маша шумит…"
Признался однажды в великом смущении, я – инженер-конструктор от болта с гайкой, готовальни с логарифмической линейкой:
– Смотрю на простенький калькулятор, что лежит на столе, брови приподнимаю горестно. Как эта стерва японская так быстро перемножает? Как она синусы выдает, проценты с косинусами, даже не задумавшись? Впихнули в каждую коробку по крохотному головастому японцу-математику, вот он и соображает на скорости, народу на обалдение: японцы — они могут!..
Лежу ночами без сна, прислушиваюсь к дыханию за окном.
Мир дышит иначе, судорожней, что ли, как выговаривает тайну, мне недоступную.
Дыхание его – уже не мое.
Вдохи его, выдохи – не заглушить подушкой на ухе.
Открываю букварь "Охота пуще неволи", читаю себе в утешение:
"Коля хочет кушать. Мама принесла ему щи и кашу, а сама ушла. Пришли куры и стали просить у Коли каши. Пошли прочь, куры! Я сам хочу кашку кушать".
Всё удивляюсь нашей расточительности…
…никак с ней не свыкнусь.
Банки с пивом и прочими напитками, миллионы банок, творение человеческой выдумки и умения: открыли, выпили – и в помойное ведро.
Бутылки с вином, стекло удивительной формы и раскраски: откупорили, разлили – и в мусорный бак.
Упаковки всяческих лакомств, чудо полиграфического умения: надорвали, заглотали хрустящее содержимое – и в урну.
Но вот объявились нежданные гости, принесли и опорожнили бутылку коньяка, очертаний изысканных, словно талия и бедра завлекательной женщины, – рука не поднялась выбросить.
Заполняю водой доверху.
Опускаю стебель бросового растения.
Ставлю на подоконник, ближе к свету.