Шелковая императрица
Шрифт:
На следующий день пятерых заключенных доставили к префекту Главной инспекции Ли Жинь-жи. На всех задержанных были железные ошейники, прикрепленные к длинной цепи. Однако сам грозный префект терзался сомнениями. Он размышлял о том, какое впечатление произведет новость об этом аресте на императрицу У-хоу, как обрадуется старый генерал Чжан. План его был совсем прост: необходимо, чтобы Пять Защит признался не только в том, что проживал в императорском дворце с дозволения императрицы, но и что она сама помогала ему бежать в тот момент, когда представители Главной инспекции явились взять его под стражу; затем следовало подвергнуть пыткам манихея по имени
Нет, на этот раз он не позволит У-хоу разрушить его планы, используя ее безграничное влияние на Гао-цзуна. Необходимо предвосхитить ее действия, а потому Ли приложил все силы, чтобы новость о доставке в столицу заключенных из Турфана дошла до императрицы Китая как можно позднее.
В узких глазах префекта Ли засветилось удовольствие, когда он рассматривал пятерых скованных узников.
— Вы должны быстро и кратко отвечать на поставленные вопросы. Все ваши слова будут записаны секретарем и предъявлены как доказательства обвинения против вас. Таков закон великой империи Тан! — бесстрастно произнес префект, краем глаза наблюдая за тем, как входит в комнату секретарь — тщедушный человек с невзрачным лицом, облаченный в черное; на шее у этого мелкого чиновника висела дощечка, на которой можно было развернуть бумажный свиток; его секретарь нес в руках.
Допрос начали с Кинжала Закона и Святого Пути Из Восьми Ступеней.
Оба индийских монаха назвали свои имена, после чего префект Ли, согласно форме, потребовал, чтобы первый помощник сообщил причины своего пребывания на шелковой мануфактуре в Турфане.
— Мы искали возможность приобрести шелк для наших религиозных церемоний. В Пешаваре эта благородная ткань стоит слишком дорого! — ответил хинаянист.
— Понятно, продолжай, — невозмутимо произнес перфект Ли, который постоянно и по-возможности незаметно следил за реакциями Пяти Защит и Луча Света в ответ на разные вопросы, так как именно они представлялись ему важнейшей частью допроса.
— Вы в первый раз прибыли в Центральный Китай? — спросил он у Кинжала Закона и Святого Пути Из Восьми Ступеней.
— Да. Путь сюда из Пешавара очень долгий. Обычно китайские монахи сами приходят к нам, следуя по стопам Блаженного Будды, совершившего паломничество по святым местам, [57] — печально ответил Святой Путь Из Восьми Ступеней, а потом добавил: — Вообще-то, родился я в Турфане.
— Говорят, в Турфане можно приготовить мясо, просто положив его на солнце. Так там жарко. Это правда? — неожиданно спросил префект Ли.
57
Самый знаменитый китайский паломник Сюань-цзян (602–664) покинул Китай в 624 году и отправился в Индию, где оставался в течение двенадцати лет, откуда он привез не только описание своего путешествия, но и многочисленные буддистские тексты, которые перевел на китайский язык. — Прим. пер.
— Да, Турфан называют еще «Озеро огня». Дети, особенно маленькие, никогда не ходят босиком. Ступни их ног слишком нежные и не выдерживают прикосновения к раскаленным камням, — с готовностью ответил Святой Путь Из Восьми Ступеней.
Но префект уже не слушал, ему не терпелось переключить внимание на двух других пленников, интересовавших его гораздо больше.
— Стражники, освободите этих людей! Им здесь делать нечего.
Перед префектом оставались трое заключенных: ма-ни-па, Луч Света и Пять Защит. Грозный начальник тайной службы перевел на них пристальный взгляд.
— Кто ты? — мрачно спросил он у тибетского аскета.
— Ом! Странствующий монах-буддист из страны Бод! — ответил тот.
— Ты останешься здесь! Все тибетцы подозрительны и заслуживают проверки, — скривился префект Ли.
Коротким жестом он отдал приказ стражникам, и те быстро вывели ма-ни-па за дверь комнаты для допросов. Теперь перед префектом стоял Пять Защит, окруженный крепкими агентами Главной инспекции с бандитскими физиономиями.
— У меня есть все основания немедленно отправить тебя на казнь за участие в сговоре с целью подорвать монополию империи на производство шелка, незаконное проживание на территории императорского дворца, в частных покоях царствующей семьи, заговор против государства… Мне даже трудно остановиться на чем-то одном, настолько серьезны все предъявленные обвинения! Однако я не спешу. Мне нужно, чтобы ты дал письменные показания.
— А если я откажусь?
— Узники, попадающие в темницу Собаки, в конце концов всегда дают требуемые показания, хотя есть такие горячие головы, которые долго упорствуют, навлекая на себя большие неприятности, — угрожающе заметил префект Ли.
— Потребуется много усилий, чтобы заставить меня признаться в преступлениях, мною не совершенных! Я не являюсь ни заговорщиком, ни предателем. Все это противоречит древним принципам учения Большой Колесницы, в которых меня усердно наставлял достопочтенный настоятель, — хладнокровно ответил бывший монах.
Он не питал иллюзий насчет тяжести своего положения с того момента, как люди Хона Красного схватили его с товарищами в мастерской и засунули их в передвижные клетки, однако вручил свою судьбу в руки Блаженного и сосредоточился мыслями на образе Умары, исчезнувшей в неизвестности. Это позволило ему избежать сомнений и страха. Теперь единственным его беспокойством стала безопасность возлюбленной, а собственные испытания утратили значимость.
— Это мы еще посмотрим! — резко бросил префект Ли.
Стражники потащили Пять Защит за железный ошейник из комнаты для допросов, не оставив ему не единого шанса переговорить с Лучом Света, которого как раз в этот момент повели на допрос.
— Отправить его в темницу Собаки! — выкрикнул один из стражников, когда они миновали широкую двустворчатую дверь и оказались перед крошечным паланкином.
Узника, словно канарейку, поместили внутрь паланкина, тут же подхваченного дюжими носильщиками.
По всему Центральному Китаю разносились слухи об ужасной темнице Собаки, куда попадали не только преступники, но порой и безвинные. За высокими стенами узилища находились самые опасные убийцы и негодяи в стране. От центра города добираться до темницы Собаки нужно было не менее часа. Мрачный, темный цвет камня соответствовал жуткой репутации тюрьмы, откуда почти никто не выходил живым и никто — невредимым. Тюрьму выстроили на почти черной скале вулканического происхождения; многие считали ее едва ли не главным символом империи Тан: воплощением безграничной власти государства и силы его возмездия.