Шемяка
Шрифт:
Для начала намочил тряпицу и смыл засохшую кровь с металла, потом слегка отполировал и смазал маслом. К счастью, править не пришлось, режущая кромка так и осталось бритвенной остроты.
Следом почистил кинжал, а потом приперся Вакула и сообщил, что баня готова.
В бане понравилось, все чисто и даже уютно, натопили крепко, аж дух захватывает. Парили с Зариной друг друга сами, но опять без всякого сексуального подтекста. Перед сном еще подзакусили, да и завалились спать, так как оба были едва живые от усталости.
Перед сном я еще немного
А что до родных? Очень хочется надеяться, что в реальности я так и остался при них, а здесь какой-то мой аватар. А если нет... Ну что же, жена у меня умная и хваткая, настоящая украинка, не карикатурный и пропагандистский образ, а именно настоящая. Не пропадет и дочь в обиду не даст. К тому же, я успел их нормально обеспечить.
Завтракал пышными блинами с той же рыбой, все понравилось, кроме того, что пища практически не соленая. Но неожиданно обнаружилось, что при Шемяки есть походная солонка, что очень обрадовало. А еще обрадовало, что проснулся бодрым и сильным, что в моем возрасте большая редкость. Как говорится, если после пятидесяти ты просыпаешься и у тебя ничего не болит, значит ты умер.
Молодое тело радовало, но не порадовало, что Зарина начала поутру ластиться с явными похотливыми намерениями. Нет, я не монах, ничего человеческого не сторонюсь, опять же, женщин люблю. Но...
Но еще до сих пор люблю жену. В общем, не стал спешить. К счастью, аланка неохоту восприняла совершенно нормально.
Вакула еще до завтрака наябедничал, что брательник ни свет, ни заря снова ломанулся к игумену Зиновию и тот его все-таки принял.
А потом пришел и мой черед — но не в пример брату, игумен Зиновий заявился ко мне сам.
Сухенький старикан с ехидной мордой и козлиной бородкой, вид ветхий — но глаза живые и умные. Ряса из простого домотканого сукна, поверх простой и такой же ветхий как хозяин тулупчик, а крест на груди медный, позеленевший. В руках клюка из обычной палки. В общем, игумен мне понравился, ибо показался настоящим. В самом деле, когда тебе толкует об смирении и аскетичности персонаж в шелковой рясе и в золоте с драгоценными каменьями, сами понимаете, тут не до доверия.
Явился он неожиданно, мои сплоховали, вовремя не предупредили и Зара не успела уйти из комнаты. Старец сразу же недовольно стрельнул на нее глазами, но аланка тут же кинулась к его ногам:
— Благословите отче...
Игумен предусмотрительно на меня зыркнул, поколебался, но благословил, хотя вдобавок несильно стукнул клюкой по спине, приговаривая, что за блуд, а потом добродушно отправил вон.
— Иди с богом девка, не для твоего ума разговор будет.
Я даже не представлял, как
— Сам знаешь, о чем будет разговор, сын мой... — сухо буркнул он, с кряхтеньем примостившись на лавку. — Знаю я уже что случилось. Прискорбно, ничего не скажешь. Думаю, бабья дурость здесь, а не умысел. Пусти бабу к власти — жди беды! Вон, брат твой единоутробный крови жаждет, а ты сам что думаешь? Какое твое решение будет?
— Рано пока еще решать, — спокойно ответил я, ни капельки ни покривив душой. Ведь нихрена не соображаю на самом деле. Тут не до решений, сдуру такое можно наворотить, что даже потомки не расхлебают.
— Охо-хо... — Зиновий скорбно покачал головой. — Ведь невиданное случилось. Вы московские всегда друг за друга горой стояли, на вашем единстве Русь стояла, а тут... охо-хо, прости Господи... — он немного помолчал, видимо ожидая, что я скажу, не дождался и продолжил.
— Может образумишь своих? А я подмогну. Ведь кровь прольется, народу зачем страдать?
— Как образумить? — резко возразил я. — Сам подскажи отче. Может знаешь, как войны избежать? Разве что великий князь с повинной пойдет. Меньшее не сгодится. Но такому не бывать. Я крови не жажду, но то только я. Моего слова мало.
— Потяни время, сынок! — вскинулся игумен. — А я помыслю, как вас помирить. Ей-ей, постараюсь. Есть наметки. Василию сейчас не до войны, под власть матери он тоже не пойдет, оперился уже.
— Постарайся отче, — сухо ответил я, отыгрывая роль властного князя. — Только чтобы не вышло, чтобы он сам, когда будет готов, не пошел на нас. Сам знаешь, хочешь мира, готовься к войне. Обещаю, сделаю все что могу, но для того, чтобы я был уверен, что измены не будет, хочу каждый шаг его знать. Шли ко мне гонцов. Но понимай, нужна правда, ежели правды не будет — мира тоже не будет.
— Это что, мне тебе доносить... — гневно нахохлившись, начал игумен, но я его тактично перебил.
— Ты отче за Русь радеешь, я за Русь радею... — тактично прервал я его. — Значит правильно будет, что мы объединим усилия? А я тебе сообщу, к чему пришло. Доносить не прошу, но сие не донос, а взаимное уважение.
Монах покивал и начал юлить.
— Да не Василий сие удумал! Чему свидетельство, что он зело гневался на матушку и собирается отправлять ее в Ростов. Только брату твоему сие я не молвил, и ты смотри, лихой он, может удумать перенять княгиню. Чуешь? Не доведи до греха.
— Чую, отче. Ну так как?
Но я его все-таки дожал, сказалось оперское прошлое. Не таких еще к сотрудничеству склонял. По итогу поладили, уговорившись держать друг друга в курсе. Я остался доволен разговором, по сути первой проверкой меня в роли Шемяки на состоятельность. Твою же мать... семь потов сошло. Вон башка до сих пор гудит.
Монах видимо тоже беседа понравилась. Он даже перед отъездом передал мне два бочонка ставленого пятидесятилетнего меда.
Брат сразу в упор подозрительно спросил.