Шемяка
Шрифт:
— О чем с игуменом беседовал?
Я усмехнулся и коротко ответил:
— Юлил старик, мира просил. Видать по наущению Василия.
— А хер ему! — осклабился брат, ткнув дулю ориентировочно в сторону Москвы. — Кровью умоются, выродки...
Я сразу понял, что мира не видать, как бы я не старался.
Так и уехали.
Правда, случилось кое-что еще.
При отъезде заметил перед воротами монастыря бабу.
Маленькую, закутанную в платок, в облезлом заячьем полушубке, с узелком в руках, она стояла, уныло сгорбившись и тихо, монотонно
Я приостановился и машинально спросил:
— Что случилось? Зачем ты здесь?
Бабенка сразу рухнула на колени и молча уткнулось головой в снег.
— Слышь, что князь спрашивает? Или плетью перетянуть? — рыкнул Вакула.
Женщина хлюпнула носом и не переставая подвывать призналась:
— Лушка я, кличут Малкой. Дык, за мужика своего прошу. В порубе монастырском сидит оный.
— За что?
— Справный мужик, заботливый... — заканючила баба. — Ласковый и работящий. Можыть хоть передать ему харчей чуток...
— За что сидит?!! — повысил голос стремянной. — Вот же дура, языка человеческого не понимаешь?
Женщина испуганно икнула, виновато стрельнула на меня глазами и пискнула.
— Дык, латинянин он. Не венчаные мы, но сожительствовали... ну... чутка...
— Чего? — я не поверил своим ушам. — Какой нахрен латинянин?
Это понятно, что в порубе, православие с католиками сейчас на ножах, но, в самом деле, откуда здесь взялся отдельно взятый латинянин?
— Дык... этот он... как его... бырабынтец, вроде, прости господи, принялась сбивчиво объяснять бабенка. — С купцами шел, но прихворал, тутай его и бросили. А я выходила. Но монаси узнали и утянули в поруб...
Я решительно поворотил коня обратно. Хрен бы на него, оного латинянина. Но интересно же...
Глава 4
— А на нашто тебе оная собака еретическая? — игумен вопросительно вздернул бровь.
— Ну... — я слегка сбился и честно признался. — Пока точно не знаю, отче. Но может какая польза с него выйдет.
— Никакой пользы! Дело сие церковное, тебе без интереса, — резко отрубил монах. — Никак дел своих мало, князь? Вот и езжай...
— Не горячись отче. Латиняне они латиняне, оно понятно, но даже с собаки еретической может быть польза. Так что дело не только церковное. Спрос не бьет в нос, сам знаешь. Поговорю с оным еретиком, дальше видно будет. Ежели без пользы мне, пусть дальше сидит. А ежели нужен выйдет, совсем другой разговор с тобой пойдет.
После первой, так сказать, успешной «пробы пера» в образе Шемяки, я осмелел и отступаться не собирался. Зачем мне этот гребаный латинянин? Ответ простой, я просто почувствовал, что он может пригодиться. Как ни крути, по сравнению с гребаной Европой, во многом Русь пока отстает. А если оный еретик какой мастер или рудознатец? Опять же, в своих книгах я частенько вводил в повествование вот такие нежданные подарки для главного героя. А вдруг и мне повезет?
Зиновий недовольно покрутил носом, но свидание
— Не пойму на кой он тебе, но ладно. Повидаешься.
— Вы его хоть еще не искалечили?
— Нешто мы еретики латинские? — огрызнулся игумен. — Зазря людишек не калечим. Токмо постом праведным пока вразумляли. Жив и здоров, а то что схуд слегка, так сие для чрева полезно. Жди...
Но в монастырские подвалы меня ожидаемо не допустили, велели ждать, пока пленного приведут.
Коего вскоре и привел пузатый и мордатый монась со здоровенной связкой ключей на поясе.
В нос шибануло затхлым смрадом: пленного в темнице явно банькой не баловали.
По виду узник смахивал на обычного славянина: простецкая морда, патлы соломенные, рослый и некогда крепкий.
Возрастом вряд ли больше тридцати лет, умирающим от истощения его нельзя было назвать, хотя в целом «еретик» выглядел жутковато: в колодках и истлевшем рубище, худющий, да еще заросший аки зверь лесной.
Но сломленным не выглядел, смотрел на меня прямо и смело, хотя явно понял, что перед ним не простолюдин.
В своих странствиях по Европам я слегка навострился болтать по-немецки, но являть свое знание опасался. Увы, сам Шемяка знанием иноземных языков не блистал.
Поинтересовался у пузана в рясе:
— Толмач у вас есть?
Ключник ответить не успел, латинянин вежливо поклонился мне на иноземный манер и слегка писклявым голосом заговорил на довольно приличном старорусском.
— Я Иоганн ван Вермеер, господин. Свободный человек, родом из Антверпена, что в Брабанте. Язык ваш выучил, ибо уже два года на Руси обретаюсь. Как мне обращаться к вам, чтобы не причинить урон вашей чести?
Я слегка озадачился, подбирая к титулу князя приличествующее западное обращение, но потом плюнул и не стал ломать голову.
— Добавляй титул: князь, этого хватит.
Иоганн поклонился, брякнув колодками, показывая, что все понял.
— Как здесь оказался? Кто ты такой? Какие ремесла знаешь? Где языку научился? Отвечай честно, от этого зависит твоя судьба.
— Как прикажешь, княже, — брабантец еще раз поклонился. — Сам я наемный копейщик. Увы, другим ремеслам не обучен. В Антверпене у меня вышла ссора с одним богатым ганзейским купцом из-за его жены, пришлось убежать в Ригу.
— Блудил с женой купца?
Наемник покаянно склонил голову.
— Было, княже. Но не могу сказать, что жалею об этом.
— Хорошо, что честно говоришь. Дальше.
Брабантец кивнул.
— Дальше в Риге я подрядился охранять купцов, но так случилось, что ганзеец достал меня и там. Пришлось уйти в Новгород. Но и в Новгороде... — он криво усмехнулся. — Но и там нашли. Местные выдали ганзейским, а они у себя в слободе посадили в темницу. Но мне удалось сбежать и уйти опять с купцами уже сюда. Но купчишки народ скверный и бесчестный, чьи бы они не были, когда захворал — бросили. К счастью выходила добрая женщина местная, но...